Здание не заперто, из аудиторий доносятся приглушенные голоса – идут вечерние занятия. У лифта длинная скамья, здесь в перерывах сидят студенты, и кого я вижу на ней, как не Троя. Не мимолетным видением из окна автобуса, а ударом под дых здесь и сейчас – встреча лицом к лицу. Так, наверное, чувствуют себя пассажиры, когда поезд слетает с рельсов.
– Привет. – Он встает. На лице ни намека на удивление.
– Ты что, следишь за мной?
Он пожимает плечами:
– Знаю, что ты работаешь наверху.
Я хочу проскользнуть мимо, но он ловит меня за рукав.
– Ну ты чего, Вайолет. Я тебя три года не видел.
Пару секунд уходит у меня на то, чтобы взять себя в руки и изобразить обычный разговор, притвориться, будто не думаю о взлетающей машине, о хватающей ртом воздух женщине, но я в полном шоке от того, что Трой крепко держит мою руку. Он хорошо выглядит, с сожалением отмечаю я. Эти его блестящие волосы. По-прежнему накачанный, футболка тесна.
– Ты ходишь на летние занятия? – спрашиваю я.
– Ну да.
Я забыла, какие у него глаза – темные, янтарно-карие и доверчивые, как у собаки, полный обман.
– Преподы здесь такой отстой, – говорит он.
– Я думала, ты у своего дяди работаешь.
– Он хочет сделать меня менеджером по закупкам, но сначала нужно получить диплом.
– Почему?
– Это все идея отца. Хитрость, чтобы заманить меня обратно в универ.
– Похоже, сработало.
– Да не особо. Курсовые я покупаю.
Похоже, он уверен, что это смешно. Трой складывает руки на груди, демонстрируя свои тупые бицепсы. Меня никогда особо не интересовали накачанные парни – слишком много времени они проводят у зеркала. Трою я этого раньше не говорила, но сейчас сообщаю.
Он опускает руки, взгляд становится сердитый.
– Твой босс знает, что ты сидела?
– Я не делаю из этого секрета.
– Наверное, его это возбуждает. – Трой обнажает зубы – судя по всему, он их отбеливает, небось воображает себя кинозвездой.
– Иди к черту, Трой.
Я наконец бросаюсь прочь, почти бегом. Коридор пуст, мой топот разносится эхом, можно решить, будто я напугана, но это вовсе не так.
Он кричит мне вдогонку, устремляясь следом:
– Эй, Вайолет, стой!
Я останавливаюсь:
– Чего тебе?
– Ничего. – Он хлопает пушистыми, как у девчонки, ресницами. – Прости меня, вот и все.
– Простить за что? За то, что не успели меня арестовать, как ты спутался с Беккой Фрай? За то, что сейчас оскорбляешь меня? Или за то, что ты просто скотина?
– Боже, Вайолет. Я просто попросил прощения.
Я трясу головой:
– Трой, твое имя было первым в моем списке посетителей. Даже выше маминого.
Разумеется, он никак не реагирует на это.
– Надеюсь, тюрьма тебя не испохабила. Честно, надеюсь.
– Что ты себе навоображал? Лесбийское изнасилование в душе?
Он хмыкает – ну да, именно это он и навоображал.
– Тюрьма – место скучное, глупое и душераздирающее. Там я чувствовала себя невидимкой, никем, в точности как с тобой. Так что, я бы сказала, тюрьма не испохабила меня больше, чем меня испохабили до нее.
На его лице появляется хорошо мне знакомое выражение «бэби, пожалуйста, бэби», и мне вдруг хочется от души впечатать ему кулак в челюсть.
– Я подумал, мы могли бы снова подружиться.
Он что, действительно, без шуток, это сказал? Когда-то его объятия были моим пристанищем, тело его – раем небесным. Какой же я была дурой, и как долго! Даже сейчас он, похоже, ждет от меня любви и жертвенности, не понимает, что у всего есть последствия – как всегда было в его жизни.
– Ты худший из людей, которых я когда-либо знала. Соискателей хватает, но ты вне конкуренции. Ты не только ни разу не навестил меня, ты даже не появился в суде.
– Мне адвокат посоветовала не ходить, – блеет Трой, – а папа на нее уйму бабок угрохал.
– И она явно все окупила.
Звезде футбола не предъявили никакого обвинения – ни в том, что оставил место происшествия, ни в том, что напоил спиртным несовершеннолетнюю, ни обвинения в соучастия, ничего, да и я сама ни слова против него не сказала, несмотря на мольбы мамы, угрозы Вики и речь моего адвоката в день приговора.
Я подаюсь вперед, к самому его лицу, чувствую его пряный запах и, на секунду лишившись мужества, вдыхаю этот запах, и мой разум затуманивает воспоминание о пахнущих дымом волосах, потных телах, слившихся воедино, о смятых, пропитанных нашим запахом простынях.
Изгоняю воспоминание, повысив голос почти до крика:
– Сделай одолжение, дружище. Как увидишь меня в кампусе, притворись, что меня не существует. После трех лет практики тебе это не составит труда.
– Эй! – Он тоже переходит на крик. – Мне тоже, нахер, пришлось несладко.
Я прожигаю его взглядом.
– Слушай, Трой, а расскажи-ка, как несладко тебе пришлось.
– Ты сломала мне жизнь, Вайолет. Без шуток.
Я потрясена, я не нахожу слов, но он говорит серьезно. Лицо его мрачнеет. Я пытаюсь уйти, он хватает меня за руку. Опять.
– Ай. Отпусти.
– Какого черта ты села за руль?
– Ты велел.
– Ты же знала, что не надо, и все равно села.
Он прав. Я знала, что не надо, и все равно села. Хотела угодить ему, и Лоррейн Дейгл поплатилась за эту мою угодливость.