Однако, используя таким образом коллективные ресурсы, нужно быть аккуратным. Далеко не всегда то, что говорят вам другие, справедливо использовать даже только «для справки». Расскажу один пример. Мы с женой тогда были женаты два года, и я только начинал свой путь к карьере журналиста. Она работала в регистратуре крупной клиники. Однажды вечером мы ужинали в ресторане, рассказывали друг другу, как прошел день, и она начала рассказывать об одном пациенте, который обратился к ней по поводу проблемы со страховкой. Та клиника в течение какого-то периода времени делала операции по хирургической коррекции пола, и делала это втайне от широкой общественности. Проблема этого конкретного пациента состояла в том, что он начал трансгендерный переход и действие его страховки было приостановлено. Он оказался в ситуации, когда дальше платить не может. Клиника ждала оплаты, пациент не мог ее производить без действующей страховки, страховая компания отказывалась ее возобновлять, и поэтому в клинике пациенту заявили: «Дайте нам знать, когда вы сможете оплатить остальные процедуры, и тогда мы завершим начатое».
Когда жена рассказала эту душераздирающую историю, я заметил на себе ее странный взгляд. Потом она посмотрела на стол передо мной и прищурилась. Меня это насторожило. Оказалось, пока она рассказывала мне эту историю, я, видимо, отодвинул в сторону тарелку и начал писать на салфетке. Клянусь, я этого не осознавал. У меня просто включился журналистский инстинкт. В том, что рассказывала жена, были все элементы хорошей истории, которым меня научили на факультете журналистики: конфликт, воздействие, доступность, вневременной характер событий, новизна и потенциальный интерес аудитории. Идеальная история.
Жена моя тем не менее отнеслась к ситуации совершенно иначе.
– Что это ты делаешь? – спросила она.
– Потрясающая история! Как ты думаешь, я смогу поговорить с пациентом?
Ужас. И еще сильнее прищурилась.
– Нет, с пациентом поговорить ты ни за что не сможешь! Это был приватный разговор между клиентом и его личным консультантом в клинике! Ты разом нарушишь все правила конфиденциальности и этики. Он тут же поймет, откуда ты обо всем узнал, меня немедленно уволят, и клиника будет обязана выплатить ему штраф за нарушение права пациента на неприкосновенность его личной жизни. Ты совсем с ума сошел?
Сошел с ума? Нет. Немного туповат? Возможно. Понятия не имею об отношениях между супругами? Абсолютно точно.
– Более того, – продолжала моя жена, и глаза ее становились все уже, – мы с тобой просто разговариваем за ужином. Нельзя же конспектировать разговоры за ужином. Мы же с тобой не на работе, это частный разговор. Я не один из твоих источников информации. Я твоя жена.
Она вырвала у меня салфетку и порвала ее на мелкие кусочки.
Это был хороший урок для меня – как для супруга и как для журналиста. Жаль только, что я не успел сфотографировать салфетку прежде, чем она ее порвала.
Но честно признаюсь: я придумал, как использовать полученные в том разговоре фоновые знания и сделать из них хорошую статью.
На следующий день я начал читать разные источники по этой теме и узнал, что для того, чтобы начать трансгендерный переход, человек обязан получить одобрение психиатра. Мы жили в небольшом городке, так что я начал обзванивать всех психиатров одного за одним. Моя легенда была приблизительно такой:
«Я сейчас работаю над статьей обо всех этапах, которые проходит человек, решившийся на операцию по коррекции пола. Насколько я понимаю, психиатр в этот процесс тоже вовлечен, – говорил я. – Не могли бы вы рассказать мне, в чем заключается ваше участие и на что вы обращаете внимание, прежде чем дать свое согласие на проведение процедур?»
Первые несколько психиатров сообщили, что никогда с подобными пациентами не сталкивались и не хотели теоретизировать.
Но во время очередного звонка психиатр на другом конце провода вдруг сказал:
– Вы же знаете, что такие операции проводят у нас в городе, да?
– Правда? – делано удивился я. – И вы как-то принимаете участие в судьбе этих пациентов?
– Да.
– А можно мне поговорить с вами по этому вопросу?
Когда мы встретились, я ничем не выдал, что знаю о пациенте, у которого возникли проблемы со страховкой, но задал вопрос, покрывает ли страховка весь спектр медицинских услуг, необходимых для успешного завершения процесса коррекции пола.
– Должна, – ответил мой собеседник. – Но сейчас в клинике есть один пациент, у которого возникли неприятности со страховой компанией, и они пока не разрешены.
Мы поговорили об этих «неприятностях» в самых общих чертах. Я спросил, позволит ли он мне поговорить с этим пациентом, и получил вполне предсказуемый ответ: «Разумеется, нет». Но я должен был попытаться.
Таким образом, написанный мной материал был вовсе не о том пациенте, попавшем в чудовищное положение, а скорее о том, как добиться разрешения на подобную операцию и как работает (или не работает) медицинская страховка в подобной ситуации. Моя статья только косвенно касалась судьбы человека, о котором рассказала моя жена.