Каирский дебют. Записки из синей тетради

– А, пожалуй, ты и прав, – перебил его пухлощекий Серж, – прав, как всегда. Ведь если все время жить в раю, наверняка начнешь потихоньку превращаться в ангела. А ангелам совершенно недоступны телесные радости, а для чего мы тогда живем, как не для этих радостей?

Тут он внезапно понизил голос до полной интимности и спросил почти шепотом:

– Может быть, мне что-нибудь передать Лисицкой?

– Ничего не надо, – улыбнулся Загорский, – я уже все ей сказал.

В улыбке его, тем не менее, промелькнула какая-то печаль. Собеседник, однако, ее не заметил, а лишь погрозил действительному статскому советнику пальцем.

– И когда только ты успел, разбойник? Вот уж верно сказано: наш пострел везде поспел!

– Наш пострел везде попел, – пробурчал за спиной Загорского азиат, в котором при совсем небольшом усилии легко было узнать помощника Нестора Васильевича, китайца Ганцзалина.

Обменявшись с Загорским еще несколькими малозначащими фразами, Серж распрощался со всеми и быстро побежал по улице, легко, как воздушный шар, подскакивая на толстеньких ножках. Казалось, еще немного, и он окончательно оторвется от земли и воспарит, и, несомый легким ветром, полетит в теплом летнем воздухе над береговой линией, а затем – прямо над ослепительно синим морем, словно близкий родственник плывущих в небе белоснежных облаков.

– Дягилев – дитя муз, – заметил Загорский, провожая взглядом антрепренера.

– Незаконнорожденное дитя, – проворчал Ганцзалин.

Действительный статский советник взглянул на часы. Что ж, самое время им собираться в дорогу – скоро отходит поезд до Ниццы. Он уже телеграфировал тайному советнику о благополучном завершении дела, и о том, что русско-японский договор у них в руках. Еще немного, и они достигнут берегов Невы, и Платон Николаевич, наконец, попадет в отцовские объятия.

– В отцовские объятия, – не выдержал тут блондин, – в отцовские объятия… Вам угодно смеяться надо мной, господин Загорский? Да после того, что случилось, отец меня просто удушит в этих самых объятиях – и это еще будет лучший ход событий. Не исключено, что меня отправят в имение, на конюшню, и будут там сечь, как при крепостном праве секли мужиков… А, может быть, отец привяжет меня к аэростату, пролетит на нем над всем Санкт-Петербургом и после этого сбросит в канаву с крокодилами, которых специально для этой цели выпишут из Африки. Я бы, во всяком случае, на его месте именно так и сделал.

– Вы уж слишком мрачно смотрите на вещи, – с улыбкой заметил Нестор Васильевич. – Не думаю, что тайный советник дойдет до такого зверства. Хотя идея с крокодилами кажется мне оригинальной…

– Вам бы только смеяться, – с некоторой обидой заметил Платон Николаевич, – нет в вас никакого сочувствия к чужому горю.

Нестор Васильевич отвечал, что он, напротив, преисполнен сочувствия, и оно возрастет многократно после того, как молодой человек поймет всю гибельность своей любви к азартным играм.

– Да уж я понял, понял, – проворчал голубоглазый, – и любой бы на моем месте понял, я ведь, простите за грубость, мало что в ящик не сыграл.

– В таком случае, я обязуюсь замолвить за вас словечко перед Николаем Гавриловичем, – пообещал Загорский.

Он хотел прибавить что-то еще, но его перебил Ганцзалин.

– Что это там за толпа собралась?

Загорский повернул голову туда, куда указывал палец его не слишком воспитанного помощника, и, действительно, увидел скопление праздной публики возле здания банка «Лионский кредит». Банк, помимо прочего, известен был тем, что сюда помещались на хранение деньги, которые получало казино Монте-Карло.

Сейчас, впрочем, банк не работал, и несмотря на это, у дверей его волновалась толпа зевак.

– Я на разведку, – сказал Ганцзалин, и, не дожидаясь ответа хозяина, нырнул в людское море.

Загорский несколько недовольно поглядел на часы и заметил, что помощник его проявляет уж слишком большую самостоятельность. Что бы там ни случилось, это их не касается. Даже если над Монако прольется дождь из расплавленной меди, или оно целиком уйдет в морские воды, они все равно отправятся в Россию и доставят туда добытые с таким трудом документы.

Ганцзалин отсутствовал не более пяти минут. Вернувшись, он рассказал все, что ему удалось узнать. Оказывается, нынче ночью банк был ограблен. Злоумышленники распилили железную решетку, выставили стекло и через окно проникли в хранилище. Оттуда они забрались в особую защищенную камеру, где хранились деньги и выкрали всю наличность, общим счетом миллион триста тысяч франков. Любопытно, что охрана при этом не заметила ничего подозрительного, а, кроме того, в деле есть одна безусловно удивительная деталь.

– Какая же? – спросил Загорский.

– Говорят, что на месте преступления нашли мертвого грабителя.

Действительный статский советник хмыкнул: в самом деле, редкий случай. Налетчики забрали деньги, а взамен оставили тело сообщника?

Платон Николаевич предположил, что грабителя застрелила охрана.

– Охрана ничего не видела, – отвечал помощник.