Каирский дебют. Записки из синей тетради

Полковник, не задумываясь, отправился в длительное и по виду бесцельное путешествие по венским улицам. Он знал, что, как ни банально это прозвучит, залог неуловимости агента – постоянное движение. Причем под движением можно разуметь и самое простое перемещение в пространстве – оно тоже годится, если нет ничего другого. Пока ты идешь, обстоятельства меняются, на дороге попадаются разные люди и вещи, и любой человек, и любая почти вещь могут стать для разведчика спасением – если, конечно, ему выпадет счастливый случай. Но случай сам по себе не выпадает, его еще надо создать. И именно этим, то есть созданием счастливого случая и занимался сейчас полковник Редль, вышагивая по улицам Вены под неусыпным надзором агента Финка.

Конечно, можно было попробовать заманить Финка в безлюдное место и там убить. Впрочем, шансы на успех у него невелики – сыщики Эвиденцбюро вооружены и прекрасно обучены. Полковник не был уверен, что сумеет справиться в рукопашной с противником, который моложе его почти на двадцать лет. А если открыть стрельбу, то это немедленно привлечет зевак и на него бросятся все окрестные полицейские. Нет, если уж убивать, то бесшумно и наверняка, с гарантией, что потом он сможет покинуть империю. В противном случае судьбе полковника не позавидуешь. Предателей никто не любит, а предателя-убийцу и вовсе за человека не посчитают…

Может быть, все-таки прорваться к автомобилю и постараться уехать из Вены? Но в этом случае все дороги немедленно будут перекрыты, не говоря уже о границах. Можно, конечно, попробовать спрятаться где-нибудь в деревне на сеновале. Но сколько он там просидит? Скорее всего, его очень быстро обнаружат приметливые крестьяне и немедленно выдадут полиции.

Полковник кружил по городу, и не знал, что смертельное кольцо вокруг него уже начало неуклонно сжиматься. Пока Финк преследовал его по пятам, словно лис, идущий за зайцем, агент Лакнер телефонировал в Эвиденцбюро и сообщил Ронге, что письма взял не кто иной, как полковник Редль.

После секундного молчания Ронге осведомился, не сошел ли Лакнер с ума?

– Никак нет, господин майор, я в полном порядке, – браво отрапортовал сыщик. – Я видел это своими глазами. Я – и еще агент Финк, он сел на хвост полковнику. Если я сошел с ума, то вместе со мной сошел с ума и Финк, а это вряд ли – мозги у него крайне крепкие…

Положив трубку, Ронге отправил агента на почтамт – забрать расписку человека, который получил два подозрительных письма. Получив расписку, Ронге сравнил ее с почерком полковника Редля и пришел в ужас: почерк получателя оказался идентичен почерку полковника.

Тут в бюро явился и Лакнер и положил перед майором обрывки писем, которые разорвал полковник Редль, и которые аккуратно собрал агент. Сложив их и исследовав, Ронге пришел к выводу, что они совершенно неоспоримо свидетельствуют о причастности Редля к шпионажу в пользу противника. После этого он отправился с докладом к начальнику разведывательного бюро Августу Урбанскому и рассказал обо всех обстоятельствах дела.

Сказать, что Урбанский был потрясен, значило не сказать ничего. Во-первых, они, кажется, наконец отыскали того необыкновенно везучего шпиона, который уже много лет разваливал работу австрийской разведки и на этом поприще наделал столько гадостей, что, дай Урбанскому волю, он бы, кажется, лично расстрелял его из собственного револьвера. Во-вторых, человеком этим оказался не кто-нибудь, а сам полковник Редль. И, в-третьих, надо было решить, что делать дальше.

С этим вопросом Урбанский отправился к начальнику Генштаба генералу Конраду фон Хётцендорфу. Генерал, которого вытащили из-за дружеского ужина в «Гранд-отеле», был потрясен не меньше Урбанского. Было срочно организовано рабочее совещание в составе Ронге, Урбанского и Хётцендорфа.

Последний, придя в совершенное неистовство, рвал и метал. Свою позицию он выразил с предельной ясностью.

– Арестовать мерзавца, допросить и выяснить, как далеко зашло его предательство!

Указание было простым и ясным, вот только исполнить его оказалось не так-то просто. Венская полиция не подчинялась начальнику Генштаба и не могла арестовать полковника по его приказу. Для этого нужен был комендант города. Однако вечером в субботу, когда происходил разговор, найти коменданта оказалось крайне непросто.

Дело затруднялось еще и тем, что Хётцендорф искренне полагал, что нельзя выносить сор из избы – это может стать слишком серьезным ударом для Эвиденцбюро и для Генштаба в целом. Но если Редля арестует полиция, делу будет дан законный ход, начнется расследование и могут выплыть такие детали, от которых зашатается не только армия, но и государство в целом.

– Ходили слухи, что он еще и содомит? – с брезгливой гримасой осведомился генерал. – Представляю, что скажет по этому поводу его императорское величество Франц Иосиф.

Урбанский отвечал, что гомосексуализм Редля не доказан.

– Не доказан! – фыркнул Хётцендорф. – Держу пари, что его перевербовали именно по этой причине. Это больная мозоль, на которую всегда можно надавить.