Дима брел по Каменноостровскому проспекту и думал о Париже. Был там однажды, наскоком, всего несколько часов. И теперь пытался вспомнить цвет и вкус города. Синие и розовые каштаны. Пыльно-зеленый Тюильри. Сена цвета хаки. Сотни замочков на мосту. И сосущее, близкое к отчаянию, одиночество. Такое, как сейчас. Значит, дело не в городах. Дело в том, что их не с кем разделить.
В салон забрел по наитию. Начинался дождь, стало совсем тошно.
– Вы по записи? – женщина смотрела равнодушно и не без презрения. Или ему так показалось?
– Я просто так. Шел мимо.
– Без записи нельзя.
– Совсем нельзя?
– Совсем.
– Тогда я немного посижу и уйду.
Сел в красное кресло и закрыл глаза. Возражения в игнор. Зачем он дал ей ребенка? Не было бы сейчас Аленки, и все было бы проще, циничнее, спокойнее. Женщины прикрываются детьми, как живым щитом. Щит из плоти и крови твоей. Даже если и не из твоей, какая разница. Все равно папой называет.
Где-то очень далеко послышался телефонный звонок.
– Эй, мужчина!
Дима неуклюже встал:
– Простите. Я сейчас уйду.
– Вас примут. Последняя дверь по коридору. Кассандра.
Думал, что не дойдет. Упал на руки.
– Как тебя…
– Дима. Меня зовут Дима.
– Дима, значит… – Внимательно его рассматривала. – Еще один Дима.
– Что-то не так?
– Все так, мальчик. Просто был в моей жизни другой Дима, похожий на тебя. Почти зять.
– Почти?
– Свадьбы не получилась. Умерла дочка. Неудачный аборт.
– Сочувствую.
Она рассеянно кивнула, будто его слово запоздало на много-много лет и теперь не имело значения.
– Поешь. Нехорошо мужика голодным из дома гнать. Ты ж не волк за флажками.
Тарелка горячего супа, суровые ломти черного хлеба, в миске кусок мяса. Поодаль – запотевшая стопка.
Пока жадно ел, Кассандра курила, завернувшись в черный плед.
– Туда поставь, – кивок в сторону стола. – Уберут.
– Ты – как баба-Яга. Накормила, приютила, теперь спрашивай.
– И помощники у меня – две руки да череп, – усмехнулась Кассандра.
Он обернулся – грязной посуды как не бывало, только и мелькнули две прозрачные ладони.
– Ничего, что я на «ты»?
– Ничего. Кайрос принимает панибратство. Он его за дружбу и участие принимает. Ты знаешь, что тебе уже не выбраться?
– Знаю. Только не знаю, во что увяз. А это как назовешь: любовь, смерть, время, одиночество, жизнь… У Кайроса столько имен, что можно запутаться. Он злой?
Хриплый смех.
– А ты смешной мальчик. Скажи, бог злой или добрый?
– Добрый.
– А дьявол?
– Злой.
– Ты не только смешной, ты еще и глупый. Вечность не может быть злой или доброй. Как и истина. Как и бог. Как и дьявол. Вот и Кайрос не может быть злым или добрым. Это время, которое выпадает. Если тебе повезет, время будет хорошим. И бог, дьявол тоже будут хорошими. Все, что нужно, – это родиться в правильное время.
– И в правильной стране?
– В правильное время. Вполне достаточно, чтобы прожить жизнь, которую никто не заметит, но которая будет спокойной и счастливой.
– А нужна она, такая жизнь?
– Объясни себе. Станет легче.
– Сейчас… Попытаюсь… Каждый считает себя избранным. Каждый уверен, что рожден для чего-то особенного. А если нет? А если это иллюзия? Если все твое предназначение лишь в том, чтобы лежать на диване и думать, что ты избран для великой цели? Если все твое предназначение в том, чтобы родиться в точке А и умереть в точке С, а в точке М родить и вырастить детей? Да, это хорошее предназначение. Но сколь много оно значит в масштабах Вселенной? В Финляндии, на границе со Швецией, я был на кладбище. Все шутили над могильной плитой. Там лежал некий Карлссон. Для Вселенной Карллсон, похороненный на границе Финляндии и Швеции, не важен. Он родился в точке А и умер в точке С, и больше о нем ничего не известно. Наверное, его жизнь была хорошей – сытой, спокойной и вполне счастливой. Но вот вопрос: чье предназначение для Вселенной было важнее – Гитлера или того же Карлссона? Если оперировать цифрами и фактами, ответ очевиден. Важен тот, кто принес меньше вреда. Но что, если опыт Германии и жизнь человека, развязавшего столь страшную войну, как раз и были тем самым важным и необходимым элементом в эволюционной головоломке? Возможно, Вторая мировая война с финальным аккордом в Хиросиме и Нагасаки и есть предупреждение… Не будь ее, не будь миллионов жертв, кто-либо в семидесятых играючи нажал бы на ядерную кнопку, просто так, посмотреть, что получится.
– То есть миллионы жертв – это жертва миру? Чтобы он жил дальше? Так получается?
– Получается так.
– Кто решает: кому в печь, а кому жить?
– Время. Я тебе сейчас страшную вещь скажу, – Дима подался вперед. – Бога нет. Его люди придумали, чтобы как-то оправдать себя. И Дьявола нет. Мы плывем во времени, а оно принимает те формы, которые мы желаем. Мы идиоты! Мы думаем, что можно что-то изменить! А изменить ничего нельзя! Изменить можно только здесь, – он отчаянно постучал по голове. – Время слышит мысли. И оно подстраивается под наши мысли.
– Под твои тоже?
– А чем я хуже?
– И в чем твое предназначение?
– Быть с Алисой. Тебе рассказать о ней? Или сама все знаешь?
– Кто она тебе?
– Она мне – вдохновение. Мы умрем, да?
– Да.
– Скоро?