К востоку от Эдема

Адам откинулся в кресле. Взгляд принял отсутствующее выражение, и сам он заволакивался незримой пеленой, закрывающей его от других людей. Однако чашку на столе заметил, отхлебнул кофе и спросил спокойно:

– Что я, по-твоему, должен сделать?

– Скажу только, что я бы сделал на твоем месте, – ответил шериф. – Впрочем, ты вовсе не обязан слушаться моего совета. Я бы немедленно позвал парня и все ему рассказал – с самого начала до самого конца. Объяснил бы, почему раньше молчал. Сколько ему сейчас?

– Семнадцать.

– Взрослый мужик. Все равно потом узнает. Лучше уж сразу выложить, ничего не утаивать.

– Кэл и сейчас знает, – задумчиво проговорил Адам. – Интересно, почему она именно на Арона записала?

– Бог ее ведает. Ну, что решил?

– Ничего не решил. Поступлю, как ты говоришь. Ты побудешь со мной?

– Побуду, побуду.

– Ли, – позвал Адам, – скажи Арону, чтобы спустился. Он ведь пришел домой?

Ли появился в дверях. Его тяжелые веки на миг прикрылись, потом поднялись.

– Еще не пришел. Может, он в колледж уехал.

– Нет, он бы мне сказал. Понимаешь, Гораций, мы на праздник шампанского хватили. А Кэл где?

– У себя, – ответил Ли.

– Позови его. Пусть придет. Он наверняка знает.

Плечи у Кэла были опущены и выдавали усталость, но лицо, хоть и осунулось, было непроницаемое и настороженное, и вообще он смотрел вызывающе.

– Где брат, не знаешь? – спросил Адам.

– Не знаю.

– Ты что, совсем его не видел?

– Совсем.

– Два дня дома не ночует. Куда же он подевался?

– Откуда я знаю? – сказал Кэл. – Я не сторож ему.

Адам вздрогнул, совсем незаметно, и опустил голову. В самой глубине его глаз вспыхнул на миг и погас ослепительно-яркий голубой огонь.

– Может, он на самом деле в колледж уехал, – хрипло выдавил он. Губы у него отяжелели, и речь стала похожа на бормотанье спящего. – Как ты думаешь, в колледж уехал?

Шериф Куин поднялся с кресла:

– Ладно, мне не к спеху. А ты ложись отдохни. Тебе надо в себя прийти.

Адам поднял голову:

– Да-да, лягу. Спасибо тебе, Джордж. Большое тебе спасибо.

– Джордж? Почему Джордж?

– Большое тебе спасибо, – повторил Адам.

Шериф ушел, Кэл поднялся к себе, а Адам откинулся в кресле и сразу же уснул. Рот у него открылся, он захрапел.

Ли немного постоял подле него и пошел в кухню. Там он приподнял хлебницу и достал из-под нее небольшой переплетенный в кожу томик с полустершимся золотым тиснением – «Размышления Марка Аврелия» в английском переводе. Он протер очки кухонным полотенцем и начал листать книгу. Потом заулыбался, найдя то, что искал.

Читал он медленно, шевеля губами.

Ничто не постоянно. Приходит и уходит и тот, кто помнит, и то, что помнится.

Наблюдение показывает, что все происходит из перемен. Размышление подсказывает: ничто так не угодно природе мира, как изменять вещи и создавать новые, на них похожие. Все сущее есть семя, из какового произрастает будущее.

Несколькими строчками ниже он прочитал:

Ты скоро умрешь, но подступающее небытие не облегчает твой удел и не освобождает от треволнений; ты все еще подвержен внешним опасностям и не можешь быть равно добрым к каждому. Еще не срок ограничить мудрость единственно справедливыми поступками.

Ли поднял голову от книги и ответил писателю, как будто тот был его дальним предком:

– Это верно, хотя и трудно принять, прости. Но не забудь, что ты сам же говорил: «Выбирай прямую дорогу, ибо прямая дорога – в природе вещей». Помнишь? – Он положил книгу, страницы перевернулись, и открылся форзац, на котором плотницким карандашом было размашисто написано: «Сэм Гамильтон».

Ли ни с того ни с сего повеселел. Интересно, Сэм хватился книги или нет, догадался, кто ее украл? Он счел тогда, что самый верный и самый простой способ раздобыть книгу – украсть ее. С тех пор он ни разу не пожалел об этом. Ли любовно погладил гладкую кожу переплета, потом положил томик под хлебницу. «Ну конечно, он понял, кто взял книгу, – сказал он вслух. – Кому еще взбрело бы в голову красть Марка Аврелия?» Ли пошел в гостиную и подвинул кресло поближе к спящему Адаму.

2

Кэл сидел за столом, подпирая раскалывающуюся голову ладонями и надавливая пальцами на виски. В животе у него бурчало, в ноздри изо рта бил перегар, он словно был окутан перегаром, каждая пора его кожи и каждая складка одежды, казалось, пропитаны им.