К востоку от Эдема

Посетитель водрузил очки на переносицу и прерывисто задышал, засвистел ноздрями.

– Господи Иисусе, – проговорил он едва слышно.

– Ты что, не знал, что она снимает?

– Знал… Она сама мне сказала… И что же ты с этим собираешься сделать? Да не молчи ты, Христа ради!

Куин взял фотографию у него из рук.

– Гораций, что ты с ними сделаешь?

– Сожгу. – Большой палец шерифа с треском прошелся по краю пачки. – Адская колода, правда? – сказал он. – Если ее раздать, в округе такое начнется…

На отдельный листок Куин выписал столбиком имена, поднялся, опираясь на хромую ногу, и подошел к железной печке, стоящей у стены. Там смял «Салинасскую утреннюю газету», поджег ее и бросил в печку. Когда комок разгорелся, он бросил в огонь пачку конвертов, выдвинул задвижку, закрыл дверцу. В печке загудело, и сквозь слюдяные окошки было видно, как заиграли внутри желтые языки пламени. Куин потер ладони, как будто счищал грязь.

– Негативы тоже там, – сказал он. – Сам ее бюро обыскал. Других отпечатков нет.

Посетитель хотел было что-то сказать, но сумел только выдавить хриплым шепотом:

– Спасибо тебе, Гораций.

Шериф, переваливаясь, вернулся к столу, взял листок с именами.

– Хочу попросить тебя об одном одолжении. Вот список. Поговори с теми, кто тут значится. Скажи, что я сжег фотографии. Ты же всех их знаешь, черт побери. Тебе поверят. Ангелы – они только на небесах водятся. Поговори с каждым по отдельности, расскажи, что тут произошло. Гляди! – Куин открыл дверцу печки и начал шуровать кочергой, сминая сгоревшую бумагу в пепел. – Все расскажи.

Посетитель поглядел на шерифа, и тот понял, что нет такой силы на земле, которая отныне помешала бы сидящему напротив него человеку видеть в нем злейшего врага. До гробовой доски между ними будет стоять невидимая стена, хотя ни один не посмеет признаться в этом.

– Даже не знаю, как тебя благодарить, Гораций.

– Ладно, чего уж там, – печально проговорил шериф. – Надеюсь, мои друзья и со мной поступили бы таким же манером.

– Вот сволочь проклятая! – выдавил посетитель, и Гораций Куин понял, что в какой-то степени проклятие адресовано ему самому. И еще он понял, что недолго уже ему быть шерифом. Эти пристыженные уважаемые граждане выпрут его с должности, ничего другого им не остается. Он вздохнул и сел за стол.

– Иди, тебя завтрак дожидается, – буркнул он. – А у меня работы по горло.

Без четверти час шериф Куин свернул с Главной улицы на Центральный проспект. В булочной Рейно он взял горячий, прямо с поду, душистый батон французского хлеба. Опираясь на перила, он взошел на крыльцо дома и позвонил.

Дверь открыл Ли. Вокруг пояса у него было обернуто кухонное полотенце.

– Его нет дома, – сказал он.

– Нет, так будет. Я на пункт позвонил – идет он.

Ли посторонился, пропуская гостя, и усадил его в гостиной.

– Чашку горячего кофе не желаете?

– Не откажусь.

– Только что заварил, – сказал Ли и скрылся в кухне.

Куин с удовольствием оглядел удобную гостиную и подумал, что хватит ему сидеть в своем участке. Один знакомый доктор говорил ему: «Люблю принимать ребенка при родах, потому что меня ждет радость, если я хорошо потружусь». Шериф часто вспоминал эти слова и думал, что, если он хорошо потрудится, его ждет чья-то беда. То, что его работа необходима, – слабое утешение. Да, пора на пенсию, хочет он этого или нет.

Рисуя себе уход на пенсию, каждый мечтает заняться тем, на что не хватало времени раньше: путешествовать по разным городам и странам, читать книги, которые не успел раскрыть, хотя делал вид, будто читал их, и тому подобное. Много лет шериф мечтал о том времени, когда он сможет поохотиться, порыбачить, побродить по горам Санта-Лусия, пожить в палатке на берегу какой-нибудь неизвестной речушки. И теперь, стоя на пороге этой прекрасной предзакатной поры, он вдруг почувствовал, что ему не хочется ни рыбачить, ни охотиться. Поспишь на земле – разболится нога. Подстрелишь оленя – попробуй-ка поволочи на себе тяжелую обмякшую тушу. Да и не любитель он оленины. Мадам Рейно в вине ее вымачивает, потом приправы разной добавит, поперчит хорошенько, но ведь после такой готовки и старый башмак уплетешь за милую душу. Ли приобрел новую, струйную кофеварку с ситечком. Куин слышал, как ударяется о стеклянный колпак пробивающийся сквозь молотые зерна кипяток, и его натренированный ум отметил, что китаец покривил душой, сказав, что у него только что сварился кофе.

У старика была хорошая память, обострившаяся за долгие годы службы. При желании он выстраивал перед глазами разных людей, рассматривал их лица и жесты, слышал их слова, воссоздавал целые сцены, как будто кинопроектор включал или ставил старую пластинку. Едва он подумал об оленине мадам Рейно, как его ум начал машинально регистрировать вещи в гостиной, и не просто регистрировать, но и словно подталкивать в бок, приговаривая: «Глянь-ка, тут что-то не так, чудно вроде».