К востоку от Эдема

Были у него и другие правила, но они лишь дополняли и уточняли основной канон. Правила помогали – и неплохо, а поскольку других Джо не знал, то и сравнивать было не с чем. Он давно понял: первое дело – надо шевелить извилиной, и считал, что сам он соображает. Когда удавалось что-нибудь провернуть, значит, он хорошо обмозговал, если не удавалось – значит, просто не повезло. Не то чтобы удача так и перла, однако жил он без особых забот и треволнений. Кейт держала его, так как знала: он для нее что хочешь сделает – за деньги или из страха. Она не питала иллюзий на его счет. В ее деле такой, как Джо, – находка.

Как только Джо получил место у Кейт, он начал выискивать в ней слабину, на которой можно сыграть, – тщеславие и жадность, чревоугодие и сластолюбие, стыд или страх за содеянное, слабые нервы… У какой бабы их нет? Каково же было его удивление, когда он не нашел в ней ни одной из этих слабостей, хотя, может, они и были. Эта дамочка соображала и вела себя, как настоящий мужик. Да еще почище мужика была – круче, хитрее, умнее. Когда у него пара промашек вышла, она ему такую выволочку учинила – не дай бог никому. Джо начал бояться ее и потому зауважал еще сильнее. А когда Кейт пронюхала про некоторые его затеи, то он окончательно понял, что теперь ничто и никогда не сойдет ему с рук. Кейт сделала из него раба – точно так же, как раньше делались рабынями все его женщины. Хозяйка кормила и одевала его, заставляла работать и наказывала.

В конце концов Джо признал, что Кейт более хитроумна, чем он сам, а потом он совсем уверился, что хитроумнее ее вообще на свете нет. В его глазах она обладала двумя величайшими талантами: голова на плечах и неизменное везение. Чего еще человеку надо? Он был рад-радехонек делать за нее грязную работу, потому что отказаться боялся. «Не-е, такая маху не даст, – говорил Джо. – И ежели ты с ей заодно, она тебя откуда хошь вытащит».

Сначала Джо только в уме так прикидывал, потом это вошло в привычку. Он потратил всего один день, чтобы Этель выставили из округа. Не его это дело, а ее, а она баба сообразительная.

2

Когда руки особенно донимали Кейт, она почти не спала. Она чуть ли не физически чувствовала, как распухают и твердеют суставы, и старалась думать о постороннем, пусть даже неприятном, лишь бы только пересилить боль и забыть о своих скрюченных пальцах. Иногда она представляла себе какую-нибудь комнату, куда давно не заходила, пытаясь не пропустить ни одной вещи. Иногда смотрела на потолок, выстраивала на нем колонки цифр и складывала их. Иногда погружалась в воспоминания. Перед ее мысленным взором возникало лицо мистера Эдвардса, его костюм, слово, выбитое на металлической застежке его помочей. Тогда она не замечала его, однако сейчас оно явственно припомнилось – «Эксцельсиор».

По ночам она часто думала о Фей, вспоминала ее глаза, волосы, говор, ее беспокойные руки и небольшое вздутие у ногтя на левом большом пальце – шрамик от давнего пореза. Кейт пыталась разобраться в своем отношении к ней. Любила она ее или ненавидела? Может, жалела? Раскаивается или нет, что отравила благодетельницу? Мысли извивались, копошились, как черви. Кейт поняла, что ничего не испытывает к Фей – ни симпатии, ни неприязни, и воспоминания о ней не вызывают у нее решительно никаких чувств. Правда, когда та умирала, Кейт раздражали ее бормотанье и тяжелый запах, и ей хотелось поскорее разделаться с ней раз и навсегда.

Кейт вспоминала Фей в гробу, обитом розовой материей, – белое платье, румяна и пудра скрывают дряблую кожу, на лице застывшая парфюмерная улыбка.

Кто-то позади нее шепнул: «Гляди-ка, я ее такой сто лет не видала!» – «Может, и мне попробовать это средство?» – заметила другая, и обе захихикали. Кажется, это были Этель и Трикси. Кейт вспомнила, как она сама внутренне усмехнулась: и впрямь, мертвая потаскуха ничем не отличается от порядочной женщины.

Да, первое замечание скорее всего отпустила Этель. Этель вообще часто являлась в ее тревожные ночные раздумья, каждый раз принося с собой сжимающий душу страх. Дура набитая, поганая шлюха, сует нос куда не надо, старая паршивка. Однако здравый смысл то и дело подсказывал: «Погоди, погоди! Почему паршивка? Не потому ли, что ты сама неверный шаг сделала? Зачем ты ее прогнала и из округа выперла? Надо было спокойно все взвесить и оставить ее тут…»

Кейт хотелось узнать, где она сейчас, Этель. Что, если обратиться в какую-нибудь сыскную контору… хотя бы разузнать, куда она подевалась? Да, но Этель обязательно расскажет про ту ночь, да еще стекляшки предъявит. Вот и получится, что уже двое пронюхают о том, что произошло. С другой стороны, какая разница? И так небось болтает, стоит только пивом накачаться. Факт, болтает – только кто ей поверит, потаскухе-то упившейся? А сыщик из конторы… Нет, никаких контор.