К востоку от Эдема

– Милая жирненькая мамочка, спусти штаны кому-нибудь из моих постоянных клиентов и полюбуйся на следы каблучков в паху. Прелестное зрелище! А порезы, которые так долго кровоточат! Ах, матушка, у меня целый набор отменно наточенных бритв, лежат себе в футлярчике. А какие они острые!

Фей попыталась встать с кресла, но Кейт толкнула ее обратно.

– А знаешь, любимая мамочка, каким скоро станет наш бордель? Назначим цену в двадцать долларов и заставим этих кретинов принимать ванну. А кровь будем утирать шелковыми платочками. Кровь, что останется после ударов узловатой плеточкой.

Фей хрипло вскрикнула, но Кейт быстро зажала ей рот рукой:

– Не шуми, будь умницей. Вытирай сопли о доченькину руку, только не вопи.

Убедившись, что Фей умолкла, Кейт вытерла руку о подол ее платья.

– Убирайся вон из моего дома, – прошептала Фей. – У меня приличное заведение, без всяких безобразий. Убирайся.

– Нет уж, матушка. Как же я брошу тебя, бедняжку, одну? – Голос Кейт стал ледяным. – Как же ты мне надоела. Смотреть тошно. – Она взяла со стола бокал и, подойдя к комоду, заполнила его наполовину настойкой с опием. – Вот, матушка, выпей. Тебе пойдет на пользу.

– Не хочу.

– Ну же, не упрямься. Будь умницей, пей. – И она стала вливать настойку в рот Фей. – Ну, еще глоточек, последний.

Некоторое время Фей что-то невнятно бормотала, но вскоре обмякла в кресле и громко захрапела.

3

В дальних уголках сознания зашевелился страх, переросший в панический ужас. Кейт помнила, чем закончилась выпивка в прошлый раз, и к горлу подкатила тошнота. Сцепив руки, она металась по комнате, потом подошла к одному из фонариков, зажгла от него свечу, нетвердой походкой вышла в темный коридор и спустилась вниз на кухню. Взяв с полочки банку с сухой горчицей, Кейт насыпала ее в стакан, налила воды и, размешав, выпила. Держась за края раковины, она чувствовала, как огонь пробегает по горлу вниз, вызывая приступы неукротимой рвоты. После рвотных спазмов сердце бешено колотилось в груди, а на тело накатила слабость, но пагубное действие вина прошло, и рассудок прояснился.

Эпизод за эпизодом Кейт восстанавливала в памяти события прошлого вечера, принюхиваясь к каждой мелочи, словно испуганный зверек. Она умылась, вымыла раковину и, поставив банку с горчицей на полку, вернулась в комнату Фей.

Приближался рассвет, и Фремонт-Пик выделялась черной глыбой на фоне предутреннего неба. Фей по-прежнему храпела в кресле. Некоторое время Кейт внимательно наблюдала за спящей женщиной, а потом начала разбирать ее кровать. Поднатужившись, она стащила обмякшее тело с кресла, доволокла до кровати и с трудом забросила наверх. Потом она раздела Фей, обмыла лицо и убрала одежду.

В комнате становилось все светлее. Кейт сидела у кровати, не спуская глаз с лица Фей. Хозяйка борделя спала с открытым ртом, из которого вырывалось тяжелое дыхание.

Фей беспокойно зашевелилась, с пересохших губ сорвалось несколько невнятных слов, и, вздохнув, она снова захрапела.

Взгляд Кейт стал настороженным. Открыв верхний ящик комода, она принялась изучать находившиеся там лекарства, которые составляли домашнюю аптечку. Настойка опия, обезболивающие пилюли, эликсир Лидии Пинкхэм, укрепляющая микстура, мазь Холла, английская соль, касторовое масло и нашатырный спирт. Кейт взяла склянку с нашатырным спиртом и, смочив содержимым носовой платок, положила его на лицо Фей, а сама предусмотрительно отошла в сторону.

От резкого удушающего запаха перехватило дыхание, и Фей, судорожно дергаясь и фыркая, постепенно вырывалась из опутавшей сознание черной паутины. Ее глаза расширились от ужаса.

– Все хорошо, матушка, успокойся, – склонилась над ней Кейт. – Просто приснился дурной сон. Тебя испугал ночной кошмар.

– Да, приснилось, – пробормотала Фей, снова погружаясь в сон.

Однако после потрясения, которое организм получил от нашатыря, он уже не был таким спокойным и глубоким. Кейт поставила склянку на место, убрала на столе, вытерла пролитое вино и отнесла бокалы на кухню.

В доме стоял полумрак, но по краям задернутых занавесок уже начал пробиваться утренний свет. В пристройке за кухней проснулся повар, и было слышно, как он одевается и натягивает тяжелые башмаки.