К востоку от Эдема

Церковь и публичные дома появились на Дальнем Западе в одно время, однако и тех и других привела бы в ужас крамольная мысль, что они представляют собой две грани одного и того же явления. Тем не менее оба заведения преследовали одну цель. Песнопениями, благоговейной набожностью и возвышенной обстановкой церкви на время отвлекали человека от унылых будней, но ту же функцию выполняли и публичные дома. Религиозные секты и вероучения с самоуверенной наглостью заявляли о себе во весь голос. Пренебрегая законами об уплате долгов, они возводили храмы, за которые не рассчитаться и за сто лет. Спору нет, секты сражались со злом, но в то же время самозабвенно грызлись между собой. Каждая старалась утвердить свою доктрину, пребывая в счастливой уверенности, что все остальные прокладывают прямую дорогу в ад. Однако, несмотря на заявления, полные дерзких амбиций, и поднятый шум, в основе всех учений лежало Священное Писание, на котором зиждятся наша мораль, искусство, поэзия и строятся отношения между людьми. Только человек недюжинного ума мог разобраться во всех тонкостях и выявить различия между сектами, но зато любой отчетливо видел несомненное общее сходство. Секты несли людям музыку, хоть и не лучшие образцы, но тем не менее знакомили людей с основами и учили ее воспринимать. Они также взывали к совести, а вернее, делали робкие попытки ее пробудить. Их чистота носила потенциальный характер, как заношенная белая рубашка, которую каждый при желании может отстирать и вернуть первозданную белизну. Или очистить душу от скверны. И пусть преподобный отец Биллинг оказался на поверку вором, распутником и скотоложцем, нельзя отрицать факт, что он научил хорошему и доброму множество восприимчивых, впечатлительных людей. Биллинга отправили в тюрьму, но посеянное им добро за решетку не посадишь. И не имеет значения, что руководствовался он нечистыми побуждениями. Главное, он брал хорошие семена, и часть из них дала всходы. Привожу Биллинга в качестве вопиющего примера. Честные пастыри обладали поистине неуемным рвением и сражались с сатаной всеми доступными средствами, не брезгуя рукоприкладством и выкалыванием глаз. Одним словом, они провозглашали истину и красоту режущим ухо ревом, наподобие того, как дрессированный тюлень в цирке исполняет государственный гимн на выстроенных в ряд рожках. Тем не менее истина и красота находили отклик в душах людей, а мелодию гимна все узнавали. Однако секты совершили нечто гораздо более важное, ведь именно они создали структуру общественной жизни в Салинас-Вэлли. Церковный ужин является прообразом загородных клубов, так же как чтения стихов по четвергам в подвальном помещении под ризницей положили начало любительскому театру.

Церковь, наполняющая душу сладостным ароматом благочестия, выступала горделиво, словно лошадь, которая везет по весне бочки со сваренным осенью крепким темным пивом, оглашая окрестности громкими руладами, выдохнутыми из заднего прохода. А в это время ее сестрица, несущая плотские наслаждения и дарующая облегчение телу, прокрадывалась втихомолку, стыдливо опустив голову и прикрывая лицо.

Вероятно, вам доводилось смотреть фильмы, представляющие жизнь на Западе в ложном свете, в которых показывают сверкающие мишурой дворцы, где поселился разврат. Допускаю, что таковые действительно где-нибудь имелись, но только не в Салинас-Вэлли. Здесь бордели были благопристойными и даже в определенном смысле респектабельными. И правда, послушав исступленные визгливые вопли новообращенных прихожан под оглушительные удары мелодеона, следовало постоять некоторое время под окнами публичного дома, откуда доносились благопристойные тихие голоса. Сказать по чести, трудно было не перепутать назначение этих двух заведений. Итак, бордели были разрешены, но официально не признаны.

Расскажу об импозантных храмах любви в Салинасе. В других городах были такие же, но к нашему повествованию имеет прямое отношение именно район Салинас-Роу.

Прогуляемся по Мэйн-стрит до поворота, где главная улица пересекается с Кастровилль-стрит, которая теперь по непонятным причинам переименована в Маркет-стрит. Раньше улицу называли по тому месту, куда она ведет. Пройдя девять миль по Кастровилль-стрит, попадаешь в Кастровилль, а Элисэл-стрит ведет в Элисэл, и так далее.

Как бы там ни было, с Кастровилль-стрит нужно свернуть направо. Двумя кварталами ниже ее наискосок с севера на юг пересекает Южно-Тихоокеанская железная дорога, а с востока на запад – улица, названия которой, хоть убей, не помню. Если повернуть по этой улице налево и перейти за железнодорожную линию, попадем в китайский квартал Чайнатаун, а свернув направо – окажемся в Салинас-Роу.

Зимой черная глинистая почва на улице превращалась в непролазную липкую грязь, а летом она становилась твердой, как железная плита, изрытая колеями. Весной обочины зарастали высокой травой, в основном овсюгом и просвирником с вкраплениями желтой горчицы. По утрам над кучами лошадиного навоза весело чирикали воробьи.