К востоку от Эдема

Скажите, старики, помните ли вы их задорное щебетанье? А ветерок со стороны Чайнатауна, доносящий аромат жарящейся свинины вперемешку с запахом крепкого черного табака и опиума, с примесью сладковатой гнильцы? А удары большого гонга в китайской кумирне, отголоски которых еще долгое время гулким эхом отдавались в воздухе?

Помните маленькие домики с облупившейся краской, давно не знавшие ремонта? Они казались такими крошечными, будто за внешней убогостью хотели скрыть то, что происходит внутри. Со стороны улицы их загораживали от любопытных взоров заросшие палисадники. А вечно опущенные шторы, по краям которых пробивались узкие полоски желтого света? За ними можно было различить лишь приглушенные голоса. Потом парадная дверь открывалась, впуская в дом какого-нибудь деревенщину, и тогда слышались тихий смех и обрывки грустной мелодии, исполняемой на пианино со снятой рамой, где поперек струн лежит цепочка от туалетного бачка. В следующее мгновение дверь снова наглухо закрывалась.

Вскоре раздавался плюхающий стук копыт по покрытой жидкой грязью улице, и к домику подъезжал экипаж местного извозчика Пэта Булена. Он высаживал четверых или пятерых представительных господ. То были важные богатые люди, занимающие высокие должности в банках, судах и администрации округа. Завернув за угол, Пэт дожидался возвращения своих пассажиров, глядя на сытых котов, которые, пролетев стрелой через улицу, исчезали в высокой траве.

А помните свисток паровоза и яркий луч света, прорезающий темноту? Это товарный поезд из Кинг-Сити с грохотом пересекает Кастровилль-стрит, направляясь в Салинас. И слышно, как он пыхтит на станции. Помните?

В каждом городе есть свои знаменитые хозяйки публичных домов, увековеченные в сентиментальных историях, которые в течение долгих лет передаются из уст в уста. Непреодолимая сила влечет мужчин к содержательницам борделей, которые сочетают в себе деловую смекалку и непреклонную волю чемпиона по борьбе с чуткостью хорошего друга и горьким юмором актера-трагика. Ее фигура обрастает легендами, в которых, как ни странно, нет и намека на сладострастие. В рассказах о хозяйке борделя затрагиваются любые темы, кроме постели. В своих воспоминаниях старые клиенты отмечают ее человеколюбие и описывают как непререкаемый авторитет в вопросах медицины, первоклассного вышибалу и поэтессу, воспевающую плотские наслаждения, не принимая в них личного участия.

В течение многих лет в Салинасе обитало два таких бесценных сокровища: Дженни, которую иногда величали «Пердунья-Дженни», и Негритянка, владеющая заведением под вывеской «Зелененькие». Дженни была настоящим другом, хранила все секреты клиентов и, при необходимости, ссужала их тайком деньгами. В Салинасе имеется целое собрание сочинений о ее жизни.

Негритянка была красивой суровой женщиной с белоснежными волосами и мрачным, внушающим священный страх чувством собственного достоинства. Ее глубоко посаженные карие глаза взирали на уродливый мир с философской скорбью. Своим заведением она управляла как храмом в честь печального бога плодородия Приапа, которому грусть не мешает держать свой фаллос в состоянии полной боевой готовности. Если возникало желание хорошенько повеселиться, клиенты шли к Дженни, где уплаченные за удовольствие деньги сполна окупались. Но если в своем одиночестве вас мучила вселенская тоска, от которой на глаза навертываются слезы, следовало немедленно отправиться в «Зелененькие». При выходе из этого заведения возникало чувство, что произошло событие, исполненное суровой важности. Это вам не в сене покувыркаться. И еще несколько дней за вами неотступно следили прекрасные темные глаза Негритянки.

Когда из Сакраменто приехала Фей и открыла свое заведение, действующие хозяйки борделей встретили ее с враждебным ажиотажем и, объединив усилия, решили выжить из Салинаса. Однако очень скоро выяснилось, что приезжая не составит им конкуренции.

От пышногрудой, широкобедрой Фей веяло материнским теплом. На ее необъятном бюсте можно было выплакать свое горе и получить желанное утешение. Обстоятельный, суровый секс, который предлагали у Негритянки, и кабацкие вакханалии у Дженни имели своих приверженцев, и Фей их не переманивала. Ее заведение стало пристанищем для хныкающих юнцов, оплакивающих потерю невинности и жаждущих очередного приобщения к греху. Фей стала утешительницей несчастных мужей, которые в ее заведении получали вознаграждение за холодность, проявляемую женами. Одним словом, здесь было уютно, как на пропитанной ароматом корицы бабушкиной кухне, и очередное грехопадение у Фей рассматривалось как случайная и вполне простительная шалость. В ее доме юношей Салинаса мягко и бережно вели по тернистой тропе плотских утех. Фей была славная женщина, не слишком умная, в высшей степени нравственная и отчаянно боявшаяся любых скандалов. Люди ей доверяли, и она платила им тем же. Познакомившись с Фей, ни у кого не возникало желания обидеть почтенную женщину. Ее заведение не соперничало с местными борделями, а стало вполне уместным дополнением к ним.