Вечером великий князь вместе с женой Елизаветой Маврикиевной повез детей полюбоваться иллюминацией. Выехав из Кремля через Боровицкие ворота, они целый час кружили по Волхонке и Ленивке; а переехав через Каменный мост, гуляли по другой стороне Москвы-реки. Потом, вернувшись через Москворецкий мост на Красную площадь, въехали в Кремль через Никольские ворота. Повсюду – громадные толпы народа. Двигались с трудом, чтобы никого не задеть. Но люди узнавали членов великокняжеской семьи, встречали их радостными улыбками, приветствовали оглушительным «ура». Кругом – волшебная иллюминация, море огней, народное ликование, которому, казалось, не будет конца…
День за днем император принимал поздравления и подношения. «Подносили без счета дорогие блюда с хлебом-солью, ими заставили в Андреевском зале несколько больших столов. Что за непроизводительный расход! Сколько можно было бы сделать добра на эти деньги!» Но это далеко не все… В один из дней Николаю Александровичу было поднесено 192 блюда с солонками. Особенно привлекательным оказалось то, что подарили государю представители московского купечества. Оно было выполнено по рисунку замечательного русского художника Виктора Васнецова, изобразившего Георгия Победоносца, поражающего дракона.
Правда, получая дорогие подарки от подданных, император тоже не скупился: на Ходынском поле от государева имени было выставлено знатное угощение для всех желающих. И вот 18 мая Константин Константинович, который жил в эти дни вместе с семьей в Потешном дворце Кремля, услышал страшную весть:
…ранним утром, когда на Ходынском поле, где в 2 ч должен был начаться народный праздник, раздавали народу от имени государя кружки и посуду (кружек было заготовлено полмиллиона), произошла страшная давка и оказалось 300 человек задавленных до смерти.
Уже через несколько часов выяснилось: погибло около полутора тысяч человек.
Что чувствовал, узнав об этой трагедии, самодержец? Трудно сказать, в душу человеку не заглянешь. Но внешне, по крайней мере, он оставался спокойным. В Петровском дворце Николай Александрович пил чай вместе со съехавшимися на коронацию из губерний волостными начальниками и старшинами. А вечером он отправился… на бал к французскому послу. Правда, великий князь услышал от С. Ю. Витте, что из Государственного казначейства отпускается 300 000 рублей в помощь семьям пострадавших на народном празднике. Но… спокойно пить чай в такие минуты?
Константин Константинович потрясен равнодушием Николая II. Он растерян, удивлен, не может понять причины его бездушия. Пытается найти понимание у своего любимого с детства кузена – великого князя Сергея Александровича, генерал-губернатора Москвы. Но он, так же как и его братья Владимир и Павел Александровичи, убеждает Константина Константиновича в том, что коронация – такое важное для страны событие, что торжества нельзя отменить ни при каких обстоятельствах. Даже гибель полутора тысяч людей не может этому помешать…
Как же горько разочаровываться в людях, особенно когда любишь их долгие годы! 19 мая великий князь с горечью отмечает в дневнике:
Казалось бы, следовало бы Сергею отменить бал у себя, назначенный на завтра, но этого не будет. Казалось бы, узнав о несчастье, он должен бы был сейчас же поехать на место происшествия – этого не было. Я его люблю, и мне больно за него.
Бередит душу и черствость самого императора. Он собирается погостить в подмосковном имении Сергея Александровича – Ильинском. Нужно его остановить, ведь так нельзя поступать! Не по-божески это и не по-человечески… Константин Константинович посылает Николаю записку, в которой просит его не уезжать из Москвы, остаться на панихиду по жертвам Ходынской катастрофы, которая намечена на 26 мая:
Милый, дорогой Ники, день твоего отъезда из Москвы, после трех недель торжества и восторга, совпадает с 9-м днем по кончине погибших на Ходынском поле. Как было бы умилительно и трогательно, если б ты приказал отслужить по них панихиду в своем присутствии. Какое бы это произвело умиротворяющее впечатление!.. Горячо тебя любящий Костя.