К неведомым берегам

«Упрочиваться весьма нужно в краю сем, сие неоспоримо, но столько же и ненадежно с голыми руками, когда из Бостона ежегодно от 15 до 20 судов приходит. Первое, нужно Компании построить небольшие, но военные брики, прислать сюда артиллерию и тогда бостонцы принуждены будут удалиться. Второе, самое производство Компании дел ее на столь великом пространстве требует великих издержек и одним торгом рухляди удержаться не может, кроме того, что заведения и в Америке никогда не достигнут силы своей, когда первый припас, то есть хлеб, возить должно из Охотска, который и сам требует помощи. Для сего нужно исходатайствовать от гишпанского правительства позволение покупать на Филиппинских островах и в Хили тамошние продукты, из коих хлеб, ром и сахар мы за бесценок иметь можем и снабдим ими всю Камчатку…»

Пройдя между Командорскими и ближними островами Алеутской гряды, «Мария» отошла далеко к северо-востоку, к группе Прибыловых островов, где один из старовояжных, взявший на себя обязанности лоцмана, горький пьяница, но бывалый, тщетно старался отыскать хорошо знакомую бухту.

— Я бы нашел гавань, — хвастал он, отойдя от штурвала и торопливо переводя разговор на другую тему, — я тута с самим Прибыловым два года стоял. Мы здеся одних бобров, почитай, тыщи четыре набили, котов без малого тыщ сто да голубых песцов, поди, тыщ десять. Теперя самое их время — детеныш пошел, и мяса ску-усное!

— Вот ты, Иван, егерь прозываешься, — обратился он к Ивану. — Ну-ка, сказывай, когда начинаются лежбища котов и сивучей?

— Не знаю, — откровенно сознался Иван, — никогда не видал и не бивал.

— Не знаешь, та-ак… А может, знаешь, какой шерсти серый кот? продолжал он насмешливо.

— Ну что ты к человеку пристал! — добродушно вмешался в беседу другой промышленный, покрытый зарослью бороды до самых выцветших, маленьких, щелочками, глаз, и тут же пояснил: — Серый — это, понимать, совсем молодой осенний кот, а шерсть на ем не серая, а такая, как и у других. Коты, понимаешь, приходят сюды с полдня в апреле, и тут, понимаешь, матки все чижолые, а с ними секач — у яго по двести, а то и по триста маток. Ревет, понимашь, сзыват, значит, их и ложится, где повыше, да так, чтобы всех сразу видать. Ну, а холостяки, которые по третьему году, у тех, понимашь, только по одной, по две женки… Мать честная, — вскрикнул он после небольшой паузы, — посмотрел бы, как придет июнь!

— Да, да, — подтвердили с разных сторон, — вот потеха!

— Хи-хи-хи… — залился тонким дробным смехом бородач. — Подберется это холостяк к стаду с краешка да и подкотится, понимашь, к чужой женке-то. Ан ейный «мужичок» тут как тут — и пошла потасовка: ластами так и лупят со всего маху по мордам, аж мясо кусками. Ну, бьются, понимать, до смерти. В месяце июне тут, брат, секачу не до еды. С места не сходит и в воду не спущается и месяц и два: ссохнет весь, ослабнет.

— А плавать учат как, умора! — заговорил еще один из промышленных. Вот это выкинула она в апреле, ну, одного там, двух.

— Так мало? — удивился Иван.

— Да ты что, думашь, свинья, что ли?.. Ну вот, месяц и полтора в воду ни-ни: ползают это на брюхе по камням, сосут себе — и никаких. А как ближе к июлю, вот тады пожалуйте в воду: берет она его за шиворот в зубы и ташшит в море. Ну, он, конечно, пишшит — боится. А она никаких, отплывет и бросит барахтайся. Сама все около яго плывет. Он к берегу — и она тоже. Только вылез, а матка снова цоп — и опять, и опять, пока совсем не сморится. Ну, тогда отстанет — пущай кутенок дух переведет.

— А когда начинаете охоту на котов? — спросил Иван.

— У нас, брат, не охота, понимашь, а промысел, — наставительно ответил бородач. — А отгон делам в конце сентября или октября. Ну тогда, понимать, все собирайся в линию, отрезам лежбища от берега и тихонько гоним от моря вверх скрозь к нашему зимовью. Пойдем, пойдем, остановимся… опять пойдем. Скоро гнать негоже, утомятся — сдохнут.

— А много их в стаде-то?