Я молчал, ибо знал: то, что она говорит, – правда, и не хотел переубеждать ее. Тут я был эгоистичен. Мне хотелось, чтобы она была со мной всегда.
– Это – земля не для нежных, прекрасных женщин, – вяло возразил я.
Она глянула на меня – и расхохоталась.
– Барнабас, мне еще и четырнадцати годков не было, когда у берегов Индии пытались взять на абордаж отцовский корабль, а я отстреливалась из пистолета.
Позднее я снова заговорил о своих тревогах с капитаном Темпани.
– Мы можем сделать лишь то, что в наших силах, – начал я, – а после этого – положиться на Бога. Я не хочу, чтобы вы рисковали, подвергая этот корабль артиллерийскому обстрелу, когда откажетесь выполнить приказ лечь в дрейф. Если они меня схватят, плывите по своим делам. А я уж найду способ добраться до Америки.
Он покачал головой.
– Мальчик, мальчик! Ты сам не знаешь, чем рискуешь! Я навещал как-то друга, попавшего в Ньюгейт за долги. Нечистое, омерзительное место, и за каждое послабление тебе там придется платить.
Потом мы долго говорили о торговле, об индейцах и товарах, о покупках и продажах, ибо у нас были большие планы.
– Эти новые земли – для тебя, мальчик мой, – сказал капитан Темпани, – и для моей дочери тоже, надеюсь.
И тут до нас донесся тупой гром. Сердце у меня словно остановилось на мгновение.
– Да, надо идти на палубу, – сказал Темпани. – Боюсь я за тебя, мальчик мой.
И только мы открыли дверь и вышли на палубу, как сразу увидели его, не далее двух миль впереди по курсу, отчетливо и ясно различимый – крупный королевский корабль двигался нам наперерез.
К нам кинулся Джереми Ринг.
– Капитан, он дал предупредительный выстрел, что, будем ложиться в дрейф?
– Боюсь, придется.
Ко мне быстро подошла Абигейл и взяла меня за руку. Лицо ее побледнело – как и мое, должно быть. Мы стояли с ней плечом к плечу и смотрели, как корабль надвигается на нас.
– Сорок две пушки, – угрюмо проворчал Ринг. – Не можем мы с ним биться, капитан.
– Я не стану сражаться с королевским кораблем, – отозвался Темпани.
На волнах уже подпрыгивала шлюпка, и Саким стоял на шканцах со шторм-трапом наготове. Казалось, прошло всего мгновение – и вот на борту у нас оказался эмиссар. Никем иным он и не мог быть, это я понимал.
– Я имею приказ обыскать ваше судно, – сказал он. Это был приятной наружности молодой человек, и Абигейл явно произвела на него впечатление. – Надеюсь, я не причиню больших неудобств, но я должен схватить человека по имени Барнабас Сэкетт, если он на борту.
– Я на борту, лейтенант, – спокойно проговорил я, – так что в обыске нет нужды.
– Я должен произвести обыск, – сказал он. – Сообщено, что на борту находится сокровище.
Он оказался добросовестным, надо отдать ему должное, и устроил нам такой обыск, какому подвергались немногие корабли, но королевского сокровища не нашел.
В конце концов я оказался у трапа.
– Эбби, – сказал я, – Эбби, я…
– Иди, – отвечала она, – но приезжай в Америку, когда сможешь. Я буду ждать.
Они стояли вокруг – Брайан Темпани, Джереми, Том Уоткинс, Пим, Джублейн, Саким и остальные.
Я обвел глазами их лица, поблагодарил всех, а потом перелез через фальшборт и спустился в шлюпку.
С палубы королевского корабля я смотрел, как они уплывают; паруса на моем судне забирали ветер хорошо.
– Славное суденышко, – сказал лейтенант, стоявший рядом.
– Самое лучшее, – отозвался я; печаль сжимала мне горло. – И народ отличный, верные люди и сильные.
– Пошли! – он взял меня за руку. – Вы должны спуститься вниз. Я сожалею об этой необходимости, но вас приказано держать в кандалах и так передать чиновникам королевы.
– Подождите, – взмолился я, – дайте хоть посмотреть, пока они не скроются из виду!
Он отпустил мою руку и отошел. И я стоял там один, на палубе корабля, увозящего меня в тюрьму, и смотрел, как все, что мне дорого, уплывает в туманную даль продутого ветром моря.
Вскоре нельзя было разглядеть даже топа мачты, только серая линия лежала там, где встречались море и небо, и сердце мое заполнила великая пустота.
Тогда меня отвели вниз и заклепали кандалы у меня на запястьях и лодыжках. Цепь прикрепили к шпангоуту – и оставили меня там.
Меня кормили понемногу. Давали воды. И никто ко мне не приходил.
Глава седьмая
Много разговоров слышал я о Ньюгейтской тюрьме, но они ничуть не подготовили меня к тому, чем она была на самом деле. Для свободного человека, проведшего свою жизнь в болотном краю, привыкшего дышать свежим воздухом и идти, куда хочет и когда захочет, страшно и жутко быть заключенным, и еще хуже – быть заключенным среди грязи и грязных людей.
Но в камеру я попал лишь после того, как меня вновь заковали в железо, с толчками, пинками и руганью. Потом меня окружили заключенные, требуя угощения, и я им что-то дал из денег, которые у меня были припрятаны.
Один задержался дольше других. Это был мерзавец с наглой рожей, вор, как он сам объявил, и временами – разбойник с большой дороги.