Изнанка мира

Рывок — и насквозь проржавевшая труба, не выдержав веса тела, с гулким хрустом лопнула, развалившись на несколько кусков. Опрокинутый табурет при падении крутнулся и отскочил, не дав Кириллу спрыгнуть и удержаться на ногах. Спина в области копчика отозвалась резкой тупой болью. Потолок закачался, словно маятник. Яркие мерцающие блестки, устилавшие собой все, так и норовили осыпаться прямо в глаза. Нос наполнил мерзкий запах сырого бетона, кончики пальцев неприятно защипало. Сердце будто спятило и теперь гоняло кровь на форсаже. В ушах стоял гул. Виски пульсировали так, что, казалось, вот-вот — и они проломят голову. Внезапно подступившие к горлу рвотные позывы окончательно сбили дыхание, и юноша завалился на бок. Левое ухо и щека потонули в пыльных клубках, которые, словно живая растительность, зашевелились на полу, а ноздри защекотали серые свалявшиеся клочки. Приземление состоялось.

Синий угол, стена и неприбранный пол постепенно перестали кружиться пред глазами, уравновесились, и тошнотворная канитель чуть заглохла. Пролежав, казалось бы, целую вечность, Зорин смог повернуться на спину.

«Оборвалась!» — первое, что пришло в голову, но веревка оказалась цела.

Кирилл приподнялся, однако ноги были словно чужие.

«Хотел повеситься, а стал инвалидом…»

Быстро нащупав петлю, пальцы освободили горло. Скользкая изгибистая поверхность веревки тихо прошуршала по выцветшему кителю и легла где-то справа. Зорин попытался встать. Ноги отозвались сильным зудом и судорогой.

Не в состоянии терпеть боль в ступнях, Кирилл опрокинулся обратно, ощутимо саданувшись затылком об пол. Россыпь искр вспыхнула перед глазами и тут же растворилась в сероватой штукатурке потолка.

— Кто я теперь? — губы юноши едва шевелились, но голос громко отдавался в ушах. — Зачем я сюда пришел?

Словно ненужный мусор, припорошенный пылью, как прошлогодним снегом, он лежал на грязном полу, прикрыв глаза.

«Вот куда тебя привела глупая страсть детства…» — шептало внутреннее «я».

Когда-то, несколько недель, дней или даже часов назад, такие слова взорвали бы Зорина, заставили бы огрызаться. Теперь же взгляд Кирилла был чист и безмятежен. Ни тени былой эмоциональности на лице, ни волнения в груди, ни упрямой складки, пересекавшей лоб… Лицо юноши было спокойно. Посмотри сейчас на Зорина кто-нибудь со стороны, решил бы, что парень мертв — так отрешен был неудачливый самоубийца в этот момент.

Память Кирилла, выхватывая отдельные сцены, разворачивала перед ним банальную историю влюбленного юноши, свежеиспеченного коммуниста, слепо верящего любому слову «друга», «любимой», «Партии», а потом обманутого, преданного и забытого всеми. Он наблюдал за жизнью этого наивного человека, но не чувствовал с ним ни малейшего родства, наоборот, комментировал события почти с улыбкой.

«Неотвратимо наступающее счастье… — интересно, если бы кто-то сказал тебе, чем все кончится, ты все равно помчался бы в тюрьму?.. Отец умер за Красносельскую, но ведь убившие его ганзейцы тоже были уверены, что честно выполняли свою задачу, совершали подвиг во имя блага своих станций… Обман и предательство Ирины, — а кто бы захотел умирать за грехи сбежавшего папаши?.. Подлость Сомова — конечно, волей-неволей будешь проявлять дружелюбность к тому, кто только что спас тебя от смерти… Как это все напоминает разные варианты игры, — только вот правила в ней одни и те же: добейся собственного благополучия любой ценой…»

Ничего. Последняя картинка памяти прошла стороной.

Кирилл не хотел думать о Сомове, он не желал слышать про Ирину. Ему было плевать. Глаза закрылись.

Лампа над дверью на секунду погасла и снова зажглась. Моргнув еще пару раз, плафон сдавленно свистнул и взорвался с негромким хлопком, хищно плюнув под веки слепящую свору фотонов. Комната утонула во тьме.

Сквозняк уже не тянул свою едва слышную песню, петли не вторили его заунывным куплетам, дверь замерла, будто в киселе. Пыльная, синяя бытовка с телом лежащего человека затерялась во множестве прорытых когда-то коридоров Московского метрополитена…

* * *

Чернота расступилась, рельсы обозначились двумя сероватыми полосами, да и шпалы стали чуть более различимы. Кирилл упрямо шел по совершенно пустому тоннелю в сторону Боровицкой. Мало кто направлялся в столицу подземного государства в такую рань, поэтому только неровные шаги юноши разгоняли глушащую все звуки тишину.

Он появился на заставе в час пересменки, как раз в то время, когда ночной караул сдавал оружие и территорию вновь заступающим. Гражданского населения на платформе не было видно вовсе. На блокпосту царила, как показалось Зорину, сущая неразбериха. Кшатрии с озабоченным видом носились взад-вперед, не обращая ни малейшего внимания на подошедшего.

— Документы! — окрик сбоку раздался так неожиданно, что юноша вздрогнул.