Изнанка

— Ты в курсе, Андрон, кто теперь твой приятель Рысцов, — утвердительно сказал он.

— Может, тебе он и приятель. Мне — нет.

— Но был же? — сразу подцепил режиссера вопросом Павел Сергеевич.

— Был, да простыл, — сипло отрезал Петровский, снова и снова вознося железо над головой.

— Слушай, дружище, так не пойдет. Давай по-другому попробуем. Тебе по душе, что сейчас творится в мире?

— Мне по душе кино! — рявкнул Андрон, разгибая спину и вставая. — Кому теперь его показывать? Куче озверевших психопатов?

— Ведь ты не зря спонсировал то выступление на «Либере»… широкий пиар и все такое. Дай-ка попробую угадать… тебе кто-то из сшизиков больно придавил хвост? Точно? А потом вдобавок и человек, которому ты доверял, с которым связано многое из прошлого, предает тебя. Ай-яй. Он не просто скрывал, что сшиз. Он еще и предал, поскакав за свихнувшейся Больбинской. Став ее… даже не соратником… Слугой.

Петровский медленно подошел к Павлу Сергеевичу сбоку. Таусонский и ресницей не повел, продолжая изучать аляповатую этикетку на бутылке «Бифитера».

— Знаешь, товарищ подполковник, — тихо произнес Андрон, останавливаясь в метре от разведчика. Без обуви они оказались примерно одного роста. — Если я намекнул, что ты мне симпатичен, это не значит, что нужно сразу человеку в душу лезть. Я тебе не мальчик из церковного хора.

Таусонский неторопливо повернулся на девяносто градусов влево. Теперь они смотрели в глаза друг другу. Два гиганта. Каждый держал на мощных плечах свою правду и готов был за нее драться насмерть, Наболело.

— Ведь ты не идиот, Андрюха, — поиграв желваками, ответил Павел Сергеевич. — Ты же понял, зачем я пришел.

— Выметайся, — еле слышно проговорил Петровский. В голосе его прорезалось тихое — а значит, самое опасное — бешенство.

Они еще несколько секунд кололи друг друга взглядами. Наконец Таусонский сунул руку в карман, вытащил оттуда визитку с отпечатанным на ней телефонным номером и положил рядом с ведерком протеина.

Андрон открыл было рот, но Павел Сергеевич быстро поднес палец к своим губам и отрицательно помотал головой, указал глазами на незашторенное окно: мол, слушать могут. Режиссер лишь разъяренно выпустил воздух из ноздрей.

После этого подполковник, не произнеся больше ни слова, прошел в холл, оделся и вышел вон, ощущая спиной тяжелый взор хозяина квартиры. Консьержка на первом этаже сонно выругалась, отпирая магнитный замок подъездной двери.

Только садясь в машину, Таусонский позволил себе слегка расслабиться и так шарахнул по рулю кулаком, что тот чуть не отвалился. Сигнал разнесся по всей округе. Опустив стекло, он жадно вдохнул морозный воздух зимней ночи. В сон клонило зверски. Чтобы хоть как-то взбодриться, Павел Сергеевич включил радио и энергичными движениями растер уши и щеки, подгоняя кровь к лицу.

Посмотрев на часы, он сжал зубы и выцедил:

— Через десять минут вылезешь, сучий потрох…

* * *

Петровский вышел через четырнадцать. Взгромоздившись на переднее сиденье, он поправил шляпу, которая на фоне снежных заносов выглядела каким-то бравурным вызовом метеорологам, и глухо сообщил:

— Поехали ко мне на студию. Там все обсудим. От режиссера нестерпимо несло прогорклым потом.

— Поехали… — ответил подполковник.

Он на миг расслабил вязкие веки и… заснул, уронив голову на руль. Даже обиженно гаркнувший вновь сигнал не смог разбудить его…

КАДР ДВЕНАДЦАТЫЙ Первая капля

Человеческий организм — это мощнейший аккумулятор усталости. И если его периодически не разряжать, то электролит потечет через уши и остальные отверстия.