Изнанка

Прапор уселся на скамейку возле дома, положил рядом пистолет, который он не без основания называл «дьявол-искуситель». Это был пистолет Стечкина с «магазином» ёмкостью в двадцать патронов. Превосходное оружие, надёжное. В середине девяностых Прапору его подарил Алексей Лопатин, бывший сослуживец, который стал бизнесменом, имевшим хорошие связи с криминалом. В то лето Прапор приехал к нему в гости в Тверь. У Алексея был шикарный особняк, охрана, гараж с несколькими дорогими автомобилями, но он остался таким же простым весёлым мужиком, каким Прапор его помнил со времён службы в Афганистане.

По случаю встречи Алексей настоящий праздник устроил. Много пили, вспоминали времена службы, поминали погибших товарищей, пели песни под гитару. На третий день пьянки решили посоревноваться в меткости — на территории особняка имелся отличный тир.

Прапор никогда особой меткостью не отличался, а тут ещё и перед глазами всё расплывалось после изрядной дозы алкоголя. Но вот же чудо, в тот день он стрелял как бог, каждая пуля, выпущенная из АПМ, попадала точно в «яблочко». Позже Прапор с печальной иронией будет думать, что это сам дьявол тогда ему помогал. Однако в те минуты в тире его буквально распирало от гордости: есть ещё порох в пороховницах! Алексей тоже гордился своим старым другом, он указывал на него с восхищением и обращался к охранникам:

— Видали?! Это, мать вашу, не хухры-мухры! Вы в сравнении с ним — щенки!

Охранники угрюмо кивали: да, босс, согласны, как скажешь.

Алексей совсем расчувствовался после очередной рюмки и заявил Прапору, что дарит ему пистолет.

— Ты, брат, заслужил его, — у него язык заплетался. — Это будет… Что будет?.. Ага, точно! Это будет память обо мне. Откажешься — обижусь, так и знай. И не боись, ствол чистый, нигде не зарегист… зарегистрированный. Но ты уж там сам смотри… особо не балуйся с ним. Так, по баночкам пострелять и всё такое. Будешь стрелять и меня вспоминать, лады? А ствол особенный, скажу я тебе. Он мне удачу приносил. Но для тебя не жалко, брат. Хочу, чтобы и у тебя была удача, во всём и всегда…

Начальник охраны пытался отговорить его, но он лишь отмахнулся раздражённо:

— Молчать! Я здесь главный. Что хочу, то и делаю.

Отказываться от подарка Прапор не стал — спьяну всё в радость, к тому же друга не хотелось обижать. Не вернул он пистолет и тогда, когда протрезвел, хотя на тот момент уже и считал, что такой подарок может быть для него опасен — срок ведь можно схлопотать за хранение оружия. Так и уехал в Белую Даль с пистолетом и пятью коробками патронов.

По банкам не стрелял. Пистолет лежал в маленьком тайничке под полом. Иногда Прапор вытаскивал его, разбирал, чистил, получая от этого удовольствие. Ему нравилось просто держать пистолет в руке, ощущать его тяжесть, чувствовать его холодную смертоносность. Когда палец лежал на спусковом крючке, он часто вспоминал своего старого друга Алексея Лопатина, которого, спустя год после той встречи в особняке, взорвали в его собственной машине. «Самый везучий сукин сын», как называли Алексея сослуживцы в Афганистане, стал жертвой бандитских разборок — обычное дело для девяностых.

Ещё через три года умерла от пневмонии жена Прапора, а потом и сын погиб в автомобильной аварии. Жена сына, Варвара, недолго ходила в трауре и скоро опять вышла замуж за косметолога, который сделал ей подтяжку лица. Через полгода после свадьбы они уехали в Канаду, а перед отъездом Варвара заявила Прапору, что ноги её больше в России не будет. Прапор в свойственной ему манере сказал, что без неё тут воздух чище станет. Позже сильно пожалел, что они рассорились, ведь тогда оборвалась связь не только с этой стервой, но и с внучкой Алисой. Он звонил много раз им в Канаду — только для того, чтобы голос внучки услышать, — но Варвара, беря трубку, всегда неизменно отвечала: «Иди в задницу, пердун старый! У тебя больше нет семьи!»

Нет семьи. Никого нет. Совсем один.

Как-то Прапор сидел на скамейке возле могил жены и сына, и такая на него тоска накатила, что он едва не завыл в голос. Осень. Дождик моросил. Везде лежали пожухлые листья. Прапор увидел бредущую между могильных оградок старушку в чёрном платке. Она шла, сгорбившись, зонт в её руке дрожал, и ей приходилось прилагать усилие, чтобы удержать его, когда налетали порывы ветра. Прапор представил, что много лет спустя он станет таким же, совсем дряхлым. И единственной отрадой для него будут походы на кладбище. Его никогда не тяготило одиночество, но в тот момент оно не просто дало о себе знать, а буквально впилось в сознание мерзким жалом и принялось вкачивать яд безнадёги. Через какое-то время Прапор поймал себя на том, что он держит руку так, словно в ней пистолет — три пальца и ладонь сжимали невидимую рукоять, указательный — на невидимом спусковом крючке. Ему не по себе стало, а потом он подумал, что это выход. Почему нет? Его ведь больше ничего не держит в этом мире. В жизни было много всего — и радость и горе, — однако всё теперь в прошлом. В будущем лишь одиночество.