Изменить будущее

Дежурный, сидящий за столом в центре вестибюля второго этажа, показал мне рукой направо. Там я и увидел огромную, мне показалось, в четверть двери, бронзовую табличку «Боголюбов Клавдий Михайлович — заведующий Общим Отделом ЦК КПСС».

В приёмной завотделом уже присутствовало несколько посетителей и мне пришлось присесть на стул и немного, по просьбе секретаря, подождать, но сразу же после вышедшего из кабинета Боголюбова человека, впустили меня.

Клавдий Михайлович был суров, статен и лыс. Чёрный костюм безукоризненно сидел на его грузноватом теле. Такой же безукоризненной белизной сверкала его шёлковая рубашка.

— Надолго к нам, молодой человек?

— Здравствуйте, Клавдий Михайлович. Не знаю. Возможно, до марта.

— Не спрашиваю, что будет в марте… Что умеете? Слышал, закончили школу Поляковой?

«О, бля», — подумал я, — «Неужто Ивашутин проговорился?»

— Не готов распространяться, Клавдий Михайлович, о том где, и чему учился, но умею многое.

— Ну и хорошо. У нас имеется вакантное место в седьмом секторе. Вам же всё равно, где сидеть? Архивной пыли не боитесь?

Боголюбов черканул на пропуске несколько букв и цифр и отдал пропуск мне.

— Отдайте Петру Константиновичу, — он показал пальцем на, незнамо, как появившегося, стоящего в дверях секретаря.

Я отдал розовый листок и вышел из кабинета.

Работа моя заключалась в проведении выписок из архивных документов по заявкам лиц и организаций, заверенных санкциями и допусками. Согласно заявке я шёл в архив, получал документ и там же выписывал необходимую информацию в рабочий блокнот. Из блокнота я переносил с помощью печатной машинки текст на лист формата А-4, заверял его у архивариуса, который сверялся с оригиналом и отправлял адресату. Заявок было много. Чего касались заявки сказать не могу. Всё было секретно, секретно и ещё раз секретно.

Несколько раз лица приходили в архив лично и знакомились с документом в моём присутствии, прочитывая его и сразу возвращая его обратно. Тогда он просто расписывался в формуляре документа и в моём журнале.

Я не вникал в содержание документов, но они ложились и ложились в мою память, как в надёжное хранилище.

Через две недели работы в архиве меня вызвали к заведующему отделом.

— Как вам работа? — Спросил Боголюбов.

— Как работа, — ответил я.

— Не скучная?

Я промолчал, ожидая продолжения.

— Что вы можете сказать про документ 216587 дробь 38 дробь 4 тире «Н» большая тире «пд» маленькие.

Я помолчал, раздумывая, что нужно говорить, а что не желательно.

— Товарищи обратили внимание, что вы печатаете документ по памяти, не глядя в текст. Вы помните его сейчас?

— Помню, — сказал я.

— Можете изложить?

— Дословно?

Боголюбов вздёрнул брови.

— Попробуйте…

Я попробовал. Зав. Отделом сверился с текстом, лежащим на столе, и мотнул головой.

— Идите работайте, — сказал он.

Я пошёл работать.

Ещё через месяц меня пригласили на совещание начальников секторов.

— Стенографию знаете? — Спросил Пётр Константинович.

— Знаю.

— Вот и посидите с нашим стенографистом. Он в том углу, вы в этом.

После совещания Пётр Константинович забрал у меня блокнот и передал его моему коллеге. Тот посмотрел и удовлетворённо кивнул.

— Оформите протокол совещания, пожалуйста, Александр Сергеевич, а вы, Игорь Львович, — сказал он мне, останьтесь пожалуйста.

Мы остались с Боголюбовым наедине. Он недовольно жевал губами, вероятно не зная, как начать.

— Вы можете пересказать дословно, стенограмму совещания?

— Могу, — сказал я.

— И я, почему-то, вам верю, — сказал Клавдий Михайлович. — Не знаю, в каких школах вы учились, Игорь Львович, но отпускать мне вас из этого здания, почему-то, не хочется… Не скажете, почему?

Я молчал.

— Вот подкузьмил Ивашутин! «Пересидеть мальчику»!

Он помолчал.

— Тебя уже сейчас, даже за порог, выпускать опасно. Мы специально тестируем и выбираем на такую работу людей с ограниченными умственными возможностями.

Я удивился.

— Ну… Не дураков, конечно, — замахал руками Боголюбов, но и не с такой памятью, как у тебя. Я то думал — «костолом» очередной с двумя максимум извилинами, а они… Ну, Юрий Иванович…

— Да… Вы не переживайте, — тихо сказал я, чтобы он не взорвался. — Я как помню, так могу и забыть. На раз и, два и.

Боголюбов хмуро посмотрел на меня и спросил:

— И что, уже забыл?

Я улыбнулся.

— А надо?

Он засмеялся.

— Вот жук!

Он смеялся долго и по-доброму, потом отпил из большого фарфорового бокала, вытащил ложечкой и сжевал четвертинку кружка лимона.

«Хороший дядька», — подумал я.

— А то, что вокруг говорят, запоминаешь так же хорошо?

— В принципе, да, — сказал я.

— Только, где тот магазин «Принцип», — усмехнулся он и посмотрел на меня. — Знаешь такой анекдот, про «Принцип».

— Нет, — соврал я.

Боголюбов прищурился.

— Одна сволочь говорит другой сволочи: «В СССР, в принципе, есть всё: и мясо, и молоко, и икра… Только, где этот магазин „Принцип“ никто не знает».

Я не засмеялся.

— Ну, да… Не смешно. Не заложишь меня?

— Обязательно заложу, Клавдий Михайлович.

Он снова рассмеялся и снова смеялся долго. Потом в дверях появился Пётр Константинович.