— Нет, святой отец. Но мне один священник там, в резиденции, так здорово вас описал, что можно уже и не знакомиться. На боксера, говорит, похож… — Лейтенант полез в карман за бумажником. — Как же его зовут-то? Забыл. Совсем нет памяти на имена.
— Свое имя, надеюсь, помните?
— Уильям Киндерман, святой отец. — Он вынул удостоверение. — Из отдела по расследованию убийств.
— Да ну? — Каррас уставился в документ с восторженным, почти мальчишеским любопытством; затем повернул к детективу раскрасневшееся, изумленное лицо. — А что случилось?
— Знаете, святой отец, — заметил Киндерман, разглядывая грубовато заостренные черты и смуглую кожу, — вы ведь и правда на боксера похожи. Серьезно: вот этот шрамик у самого глаза… — Он поднял палец. — Ну точно как у Марлона Брандо в “Портовом районе”. Э-э, да вы же
— Нет, от вас слышу впервые.
— Боксировать приходилось?
— Совсем немного.
— А откуда сами-то, из Дистрикта?
— Из Нью-Йорка.
— Значит, “Золотые перчатки”. Угадал?
— Ну, я бы вам сразу дал капитана, — улыбнулся Каррас. — Итак, чем могу быть полезен?
— Для начала шли бы чуть помедленнее, а? Знаете, эмфизема. — Он указал на горло.
— О, простите. — Каррас замедлил шаг.
— Да ничего. Вы курите?
— Да.
— А вот и напрасно.
— Ну, допустим. Так в чем все-таки дело?
— Ах да, слегка отвлекся. Я не помешал вам, кстати? Вы, может быть, заняты были?
— Да чем же я мог быть занят?
— Молитвой, например.
— Нет, звания капитана вам, все-таки, не миновать, — загадочно улыбнулся Каррас.
— Я в чем-то ошибся?
— Боюсь, вы не из тех, кто способен ошибаться. — Каррас взглянул на собеседника искоса: хитро, но дружелюбно.
Киндерман остановился, попробовал было сделать непонимающие глаза, но поймал на себе смеющийся взгляд, опустил голову, не выдержал и сам ухмыльнулся.
— Ах, ну конечно: вы же психиатр… и кого надумал провести? — Он пожал плечами. — Вы уж, святой отец, простите меня за всю эту болтовню: это я липну так — по привычке… Прилипчивость — фирменный метод Киндермана: подпускаешь сиропчику — и приклеиваешься потихоньку. Все, прекращаю вас утомлять и перехожу к делу. Итак, что меня к вам привело…
— Осквернения?
— Эх, сколько сиропчику вылилось зря, — пожалел детектив сам себя.
— Очень вам сочувствую.
— Не стоит, святой отец: сам виноват. Да, вы правы, меня очень заинтересовали эти происшествия в церкви. Но и кое-что еще, более серьезное.
— Убийство?
— О, какой садист. Пните же меня еще, мне это нравится.
— Что я могу поделать — такой уж отдел у вас. — Иезуит пожал плечами.
— Э-э, нет, Марлон Брандо, не в этом дело. Уж больно вы хитры для священника. Впрочем, вам и без меня об этом, наверное, все уши прожужжали.
— Mea culpa[12], — улыбнулся Каррас. — И все же, я так ничего и не понял. Что за убийство? И при чем тут осквернения? — Он искренне сожалел о том, что уязвил слегка самолюбие лейтенанта, и теперь рад был возможности поднять брови и наморщить лоб.
— Скажите, святой отец, могу я рассчитывать на то, что все это останется между нами? Давайте поговорим строго конфиденциально. Как на исповеди.
— Согласен. — Каррас серьезно взглянул на детектива. — Итак, в чем дело?
— Вы знали режиссера, который снимал здесь фильм? Бэрка Дэннингса?
— Да, я видел его.
— И видели даже. — Детектив кивнул. — Наверное, и об обстоятельствах его смерти вам тоже что-то известно?
— Только то, что было в газетах. — Каррас пожал плечами.
— А ведь была там не вся правда. Нет, только частичка. Скажите, знакомо ли вам такое явление, как дьяволопоклонство?
— Что?!
— Минуточку терпения. Сейчас, сейчас мы с вами подойдем к главному. Итак, известно ли вам что-нибудь о поклонении дьяволу: о колдунах, о ведьмах? Только не об охоте на них, Боже упаси.
— Очень немного. Хотя когда-то я написал об этом статью. — Священник улыбнулся. — Правда, не столько о самих ведьмах, сколько именно об охоте; психиатрической, я бы сказал, на них охоте.
— В самом деле? Превосходно. Великолепно! Это для нас очень важно. Значит, вы сможете мне помочь в гораздо большей степени, чем я даже осмеливался предположить. Так вот, это самое дьяволопоклонство, святой отец… — Они вышли из-за поворота и вновь стали приближаться к скамейке; детектив взял иезуита за руку. — Во-первых, должен сразу предупредить вас, святой отец: перед вами — самый что ни на есть необразованнейший невежда. Во всяком случае, высшего образования я так и не получил. Зато много читал. Согласен, согласен: самообучение — худший вид неквалифицированного труда. И все-таки я этого не стыжусь. Нисколько. Я вам больше того скажу, я… — Киндерман оборвал себя на полуслове и покачал головой. — Сиропчик. Вот что значит привычка. Капает — не остановишь. Простите меня ради Бога, я ведь знаю, как вы заняты.