Избранные труды по теории искусства в 2 томах. Том. 1

Особое внимание Кандинского привлекала фигура Н. Кульбина, активная переписка с которым завязалась в 1910 г[6]. Кульбин заинтересовал Кандинского как организатор и руководитель группы «Треугольник», которая, как казалось мюнхенцам, ставила перед собой задачи, сходные с теми, что решало только что созданное в Мюнхене Новое художественное общество. Параллели возникают не только между этими объединениями, но и между Кандинским и Кульбиным — правда, в плане не столько художественно-творческих, сколько теоретических начинаний. Кульбин[7], обратившийся к искусству в зрелом, 40-летнем, возрасте, до этого достигший больших высот в области медицины, был особенно активен как выразитель новых идей, теоретических положений. Он охотно вел дискуссии, выступал с докладами и лекциями, публиковал теоретические статьи. Круг интересов Кульбина если и не совпадал, то во всяком случае был близок тем проблемам, которые интересовали Кандинского. Достаточно перечислить названия кульбинских книг, статей, докладов и лекций, чтобы убедиться в этом: «Свободное искусство как основа жизни», «Свободная музыка», «Упразднение времени и пространства», «Новое мировоззрение. Новый монизм». Проблема свободы волновала тогда многих философов России и Германии, она лежала в основе концепции анархизма, так привлекавшей Кандинского. Столь же важной и для того и для другого оказалась идея единства интуитивного и рационального подходов к реальности, а также признание общности конечных целей науки и искусства. Некоторая близость обнаруживается и в толковании отдельных художественно-теоретических проблем — например, в определении нового характера гармонии, которая включает в себя диссонанс, контраст, элемент неразрешимой противоречивости. Не случайно Н. Кульбин не только принял участие в альманахе «Синий всадник», но и взял на себя функции чтеца и демонстратора доклада Кандинского («О духовном в искусстве») в декабре 1911 г. на Втором всероссийском съезде художников.

В связи с заочным участием Кандинского в работе этого съезда заметим, что художник пользовался любой возможностью познакомить широкую публику в России со своей теорией искусства. Опубликованная в 1910 г. в Одессе статья «Содержание и форма» заключала в себе как бы некий проспект книги «О духовном...». В том же 1910 г. в Москве в довольно узком кругу музыкантов, философов, ученых художник прочел двухчасовой доклад, где были изложены положения этой работы. В декабре 1912 г. в Петербурге был прочитан доклад «Мерило ценности картины». Все эти, да и многие другие факты свидетельствуют о том, что художник воспринимал себя участником российской артистической жизни и стремился органично усвоить русскую эстетическую традицию. Наиболее красноречиво об этом говорит само содержание художественно-теоретических концепций Кандинского. Когда сопоставляешь эти концепции с мыслями далеких и близких предшественников или современников художника, связь его с российскими истоками становится очевидной.

Принадлежность Кандинского русской традиции достаточно наглядно высвечивается при сравнении его теоретических положений с концепцией русского символизма. Прежде всего — литературного. В живописи русский символизм не имел своей собственной теоретической программы и развивался спонтанно — скачками, почти не создавая последовательной непрерывной линии движения и в основном ориентируясь на те положения, которые были выдвинуты литераторами — в большинстве случаев поэтами.

Литературный символизм развивался в борьбе с позитивизмом, который во второй половине XIX столетия завоевал, казалось бы, незыблемые позиции в разных областях культурной жизни, в общественном мировоззрении и в представлении людей о мироустройстве. Эти представления были главным объектом критики и предметом преодоления для Валерия Брюсова и Вячеслава Иванова, Андрея Белого и Александра Блока. Подобная антипозитивистская позиция была и для Кандинского основой его практических и теоретических исканий. Речь при этом не идет о прямых заимствованиях, а скорее о той общей атмосфере в среде интеллектуалов, которая складывалась еще в 1890-е годы — в то самое время, когда оживлялись традиции русского романтизма и обретала популярность философская концепция В. Соловьева.