Избранные произведения. Дадзай Осаму

Пытаясь уснуть, я мучительно думала, и вот какие странные мысли меня посетили. Никакая хворь, никакая напасть не пугает меня так, как кожные болезни. Пусть любые беды, пусть нищета, но только б не подцепить какую-нибудь гадость! Потерять ногу, стать однорукой — все лучше, чем кожная болезнь. Когда в женском училище на уроке гигиены нам рассказывали о бактериях, вызывающих кожные заболевания, все мое тело охватил зуд, мне хотелось разорвать в клочья страницу учебника с фотографиями паразитов и бактерий. Спокойствие учительницы меня возмущало, но нет, я уверена, она прикидывалась! Ее невозмутимость была притворной, по долгу службы она употребляла все свои душевные силы, чтобы проводить урок с напускным спокойствием, слушая ее, я содрогалась всем телом, я не могла вынести ее наглости и бесстыдства. После урока я поспорила с подругами. Боль, щекотка и зуд — из этих трех, что самое мучительное? Я настаивала, что самое страшное — это зуд. Разве не так? При боли и щекотке есть предел восприятия. Когда бьют, режут, щекочут, дойдя до предела мучения, человек теряет сознание. Потеряв сознание, попадаешь в царство грез. Возносишься на небеса. Получается, от этих мук возможно полностью избавиться, убежать. А если умрешь, не все ли уже равно? Другое дело зуд. Как волны, он подступает и отступает, подступает и отступает, неизбывно змеится, копошится, роится, но как бы ни изводила эта мука, она никогда не достигает своей высшей точки, невозможно потерять сознание от зуда и умереть от зуда, конечно, невозможно, остается изнывать в вечной неопределенности. Вот почему на свете нет ничего мучительнее зуда. Если бы, как в давние времена, меня пытали перед судом, пусть бы меня резали, били, щекотали, я бы ни в чем не призналась. Пусть буду терять сознание дважды, трижды, пока не умру. И даже ценой своей жизни не выдам, где прячутся доблестные воины! Но если только мне пригрозят, что принесут бамбуковую трубку, набитую блохами, вшами, паразитами, вызывающими чесотку, и высыплют на спину, у меня от ужаса волосы встанут дыбом, охваченная дрожью, я перестану строить из себя героиню и, сложив в мольбе руки, закричу: «Пощадите! Я все расскажу!» Мне становится жутко от одной мысли… Вот что я сказала своим подругам на перемене, и все мои подруги в один голос меня поддержали. Как-то раз в сопровождении учительницы мы всем классом пошли на экскурсию в научный музей в Уэно, но едва поднялись в зал на третьем этаже, я вскрикнула и, к стыду своему, разрыдалась. На стендах были выставлены модели живущих на коже паразитов, большие, величиной с крабов. Я едва не закричала во весь голос: «Идиоты!» Мне хотелось схватить палку и разбить все эти экспонаты на мелкие кусочки. Три дня еще после этого я с трудом могла заснуть, у меня все что-то чесалось, пропал аппетит. Я даже цветы хризантемы ненавижу. Мелкие лепестки роятся, как какие-то твари. Увидев борозды на коре дерева, я содрогаюсь, чувствуя, как по всему телу ползет зуд. Не понимаю людей, которые могут спокойно есть красную икру! Раковины устриц. Корка тыквы. Гравий. Изъеденные гусеницами листья. Гребень петуха. Кунжутные семечки. Ткань в белую крапинку. Щупальца осьминога. Спитой чай. Креветки. Осиное гнездо. Земляника. Муравьи. Семена лотоса. Мухи. Чешуя. Всех, всех ненавижу. И знаки азбуки ненавижу. Маленькие буковки, как блохи. Морские огурцы, ягоды тута, равно ненавижу. Меня тошнит, когда вижу увеличенные фотографии луны. В вышивке попадаются такие узоры, от которых дурно. Поскольку я до такой степени ненавижу кожные заболевания, я, естественно, чрезвычайно чистоплотна, и до сих пор у меня почти никогда не было прыщей. Выйдя замуж, я взяла за правило каждый день посещать баню, тщательно тру тело отрубями, но, может быть, как раз в этом я и переусердствовала. Покрывшись прыщами, я испытала обиду и злость. Я не могла взять в толк, что плохого я сделала, чтобы заслужить такое. Как бы там Бог ни рассудил, это уже чересчур! Наслать на меня именно то, что я больше всего, больше всего ненавижу, как будто нет других болезней! — стрела попала точно в цель, меня бросили в яму, которой я более всего боялась. Разве не странно?