Избранное: Величие и нищета метафизики

Напротив, Энгр или Роден, более страстные и обладающие не столь отточенным умом, скажут вам, что надо <попросту копировать, всего-навсего рабски копировать то, что у вас перед глазами> (Amaury-Duval. L'Atelier d'Ingres); <во всем слушаться природы и никогда не пытаться ею повелевать. Единственное мое стремление - рабски следовать ей> (Paul Gsell Rodin)... Слова <копировать> и <рабски> употреблены здесь в весьма неточном смысле, в действительности речь идет не о том, чтобы рабски имитировать объект, а о другом - о том, чтобы как можно более верно, ценой каких угодно <деформаций> показать форму или луч сверхчувственного, сияние которого улавливается в реальности. Энгр, как убедительно доказывает Морис Дени (Théories), подразумевал копирование красоты, которую он распознавал в природе, изучая творения греков и Рафаэля[639]. Он <думал, - говорит Амори-Дюваль, - будто убеждает нас копировать природу, тогда как убеждал нас копировать ее такою, какою он ее видел>; он первым стал <создавать монстров>, по выражению Одилона Редона. Роден, со своей стороны, нападал - и совершенно справедливо! - лишь на тех, кто хочет <приукрасить> или <идеализировать> природу с помощью эстетических рецептов, изобразить ее <не такой, какая она есть, а такой, какой ей надлежит быть>, и ему пришлось признать, что он подчеркивает, усиливает, преувеличивает, чтобы передать не только <наружность>, но, <кроме того, и дух, который, несомненно, тоже составляет часть природы>, - <дух> обозначает у него то, что мы называем формой.

Заметим, однако, что <деформации>, осуществляемые живописцем или скульптором, чаще всего в гораздо большей степени являются чисто спонтанным следствием личного <видения>, нежели результатом взвешивающей рефлексии. Психологам нетрудно объяснить этот феномен. Художники думают, что просто добросовестно копируют природу, а между тем выражают в материи тайну, которую она поведала их душе. Если я что-то изменил в отношении природы, говорил Роден, <то бессознательно, в момент творчества. В это время на мой глаз влияло чувство, и я видел природу сквозь его призму. Если бы я захотел изменить то, что вижу, и "сделать красивее", то ничего бы не вышло>118*. Поэтому <можно сказать, что все новаторы, начиная с Чимабуэ>, одинаково заботясь о вернейшей интерпретации, равно <считали, что они подчиняются Природе> (J.-É. Blanche. Propos de Peintre, de David à Degas).

Таким образом, художник ради подражания трансформирует предмет, как говорил Тёпфер119*, доброжелательный и словоохотливый предшественник современных критиков, в своих <Заметках> высказавший много верных соображений; но обычно он трансформирует предмет неосознанно. Эта иллюзия, в некотором смысле естественная, это несоответствие между тем, что художник делает в действительности, и тем, что он делает в собственных глазах, возможно, объясняет странное расхождение между великим искусством греческих и римских классиков, по-сыновнему свободным в отношении к природе, и их идеологией, порою плоско натуралистической (взять, к примеру, анекдот о винограде Зевкеида120*). - Надо признать, что от подобной идеологии над их искусством, стоило ему только ослабить свои усилия, нависала серьезная угроза натурализма. В самом деле, от греческого идеализма, который стремится копировать идеальный образец природы, очень легко (это удачно подметил автор <Теорий>121*) перейти к натурализму, копирующему самое природу в ее подвластной случаю материальности. Таким образом, <обман зрения> восходит к античности, как утверждает Жак Бланш; совершенно верно, но отнюдь не к шедеврам античного искусства.

Средневековое искусство спасали от этого зла его возвышенная наивность, его смирение, а также религиозные традиции, усвоенные им от византийских мастеров, поэтому обычно оно удерживается на таком уровне духовности, которого последующее классическое искусство достигает лишь в отдельных своих шедеврах. А вот искусство Возрождения не избежало пагубного влияния.

Не странно ли, что столь великий мыслитель, как Леонардо да Винчи, в своей апологии живописи прибегает к поистине уничижительным аргументам? <Случалось, что, увидев изображенного на картине отца семейства, внуки, еще не вышедшие из младенческого возраста, принимались ласкать его; домашние собака и кошка тоже ластились к портрету, - чудесное это было зрелище>. <Однажды я видел портрет, обманывавший собаку сходством с хозяином, так что животное при виде этой картины проявляло бурную радость. Приходилось мне тоже наблюдать, как собаки лаяли и пробовали укусить своих сородичей на картине; и как обезьяна гримасничала перед написанной красками обезьяной; и как ласточки подлетали к решеткам, изображенным на окнах зданий, и пытались на них опуститься>. <Один живописец написал картину, и кто на нее смотрел, тот сейчас же зевал, и это состояние повторялось все время, пока глаза были направлены на картину, которая также изображала зевоту> (L. de Vinci. Textes choisis, publ. par Péladan, § 357, 362, 363)122*.