Избиение младенцев

Никита и Саша, между тем, вернулись в корпус, где ничего не изменилось, и продолжили учёбу. Зима четырнадцатого года прошла скучно, хмуро, все были подавлены неудачами на фронте и даже корпусной праздник, который как святой день невозможно было отменить, прошёл сухо и без обычного подъёма. Все были подавлены, двигались вяло, думали медленно, инициативы ни в чём не проявляли, общественный патриотизм и воодушевление быстро сменились апатией, словом, течение русской жизни в тылу замедлилось и обыватели впали в глубокое уныние. Корпусные преподаватели, воспитатели и даже команды обслуги нехотя несли службу, и только кадеты в силу своей мальчишеской безалаберности и незрелого возраста продолжали шалить, шкодить и делать всё то, что присуще вообще подросткам независимо от места их пребывания.

Давние враги Саши и Никиты – Коваль и Асмолов – с трудом одолели второй класс и снова оказались с ними в одной роте. Попытки «цука» с их стороны ещё имели место, но, зная, что в случае чего можно и нарваться, оба разгильдяя почти не трогали Гельвига и Волховитинова. Переключившись на более слабых и менее решительных, они находили удовлетворение своим амбициям в том, что «цукали» малышей, которые уж совсем не могли дать им отпора. Но случалось порой так, что Никита и Саша злостно нарушали субординацию, вступаясь за первоклассников, и это страшно злило «цукарей», в особенности тщедушного Коваля, который только под присмотром своего, похожего на колоду друга Асмолова, позволял себе издеваться над малышами. Эти подростки не ведали понятия благородства, хотя изо дня в день всем своим видом, поведением и настроем корпус формировал у своих воспитанников представления о чести, достоинстве, особой миссии русского кадета, будущего офицера. Патриотизм, любовь к отчизне, к самодержавию и лично к Помазаннику Божию, истовое православие, почитание старших и уважение к заслуженным чинам, – вот что такое был кадетский корпус, вот чему учили своих птенцов офицеры-воспитатели. Правда, у кадет был и свой, неписанный кодекс чести. По этому кодексу никогда и ни за что нельзя было выдать своего товарища, что бы тот ни совершил. Поэтому любые проявления озорства, шалости, нарушения учебного или дисциплинарного регламента, любые «бенефисы» всегда оставались недоступны для внутренних расследований. Воспитатели частенько вхолостую бились с этим кадетским упрямством и чаще всего в таких случаях только какими-то окольными путями находили истину. Зато не считалось преступлением у кадет надерзить начальству, посмеяться над воспитателем, выдумать какую-нибудь изощрённую шалость; особым шиком считалось придумать преподавателю меткую кличку. Даже выманить что-то у сверстника, применив смекалку и хитрость, не было зазорно, – главное, чтобы это было сделано открыто, не тайно. Были, однако, среди кадет и людишки без совести, не часто, но затёсывались порой такие красавцы, как Коваль и Асмолов. Во второй роте был ещё Сергиевский по кличке Глыба, переросток с красивым, но тупым лицом и большими круглыми глазами. Он считался одним из первых силачей в роте, и хоть силу среди мальчишек обычно уважают, Сергиевского скорее боялись. Силовая иерархия у кадет устанавливалась обычно посредством борцовских поединков в умывальной и уж тут все следили за справедливостью схватки. Сергиевский провёл множество боёв, стал сильнейшим, и все это признали. Но ему бы не пользоваться своей силой где надо и где не надо, держать бы её при себе, и кадетское братство уважало бы его и любило. Но видать слабый был человек этот сильный Сергиевский, потому что по поводу и без повода щедро раздавал подзатыльники, оплеухи и пинки своим товарищам, причём, делал это не в шутку, а со злобой, доказывая каждый раз и себе, и однокашникам, что он великий, а они так себе, грязь из-под ногтей. Учился он при этом неважно, компенсируя отсутствие знаний, ума, сообразительности и усидчивости только здоровенными кулаками и стремлением к подавлению всего, что не вписывалось в его понятия. Сильно не вписывались в его понятия соседи по роте Волховитинов и Гельвиг, два друга-не разлей вода, потому что всегда перечили и не хотели подчиняться его силе и явному силовому преимуществу. Всегда у них находилась причина для противостояния, и мстительный Сергиевский в общении с ними частенько искал повод поставить слишком независимых по его мнению товарищей на их истинное место.

Любимыми зимними забавами екатерининских кадет были лыжи и коньки. На замерзшем пруду по первому же снежку пробивали лыжню, и почитатели лыж бегали тут в своё удовольствие, осваивая ледяной периметр. Конькобежцы катались в середине пруда. Почти у всех, в том числе и у Ники с Сашей, были знаменитые «снегурочки», которые пристёгивались к обуви специальными кожаными ремешками. Но предметом мальчишеских мечтаний всегда были «яхт-клубные» коньки, насмерть прикрученные к специальным ботинкам. Такое сокровище имели немногие, потому что цена этих коньков была велика. Если на пруду устраивались конькобежные соревнования, то владельцы «яхт-клубных» «ножей» давали обычно фору владельцам «снегурочек». Эти забавы были чудо как хороши зимой, и кадеты во время прогулок от души резвились на ядрёном морозце.

Но более всего любили они так называемое «взятие снежного городка» или «ледяную баталию». Эта игра немного отличалась от одноимённой народной. Здесь, конечно, не было никаких коней и никаких вспомогательных средств, вроде лопат, метёлок и длинных тонких палок, которыми оборонялись защитники «городка», но суть игры оставалась прежней. На плацу или на спуске к пруду строили из снега ледяные горки, а на них – стены с воротами, поливали «городок» водой и разделялись на две команды – атакующих и обороняющихся. Эту забаву устраивали редко, всего раз или два за зиму, и потому кадеты всегда с нетерпением ждали хорошего, обильного снега. Если в январе-феврале по каким-то причинам не удавалось повоевать, то уж в марте, на масленицу, ледовое побоище всенепременно должно было состояться. И вот зимой пятнадцатого года городок как раз и построили на масленицу. В первые зимние месяцы было как-то не до веселья, всё-таки шла война и вести с фронтов были не всегда хороши, но к весне начальство решило, что большого греха в том не будет, если кадеты немножко порезвятся. Быстро возвели возле пруда солидный городок и в один из морозных мартовских дней вывели на ристалище весь корпус. Чтобы уравнять силы кадет, первую строевую роту поделили на две части – одну побольше, другую – поменьше и большую придали малышам третьей роты, а меньшую – подросткам второй. Чёткие правила исключали мордобой и агрессию, – бить было запрещено, ставка делалась только на борьбу и силовые приёмы вытеснения противника. За корректным ведением боя наблюдали офицеры-воспитатели, главным распорядителем был Удав – штабс-капитан Новиков. Здесь же присутствовал лазаретный доктор Адам Казимирович. Саша с Никитой оказались в стане атакующих и решили действовать совместными усилиями. Победителями считались те, кто либо не подпустил противника к «городку», либо те, кто всё-таки сумел прорваться и разрушить его. Проигравших по традиции купали в снегу, но чаще всего случалось так, что эта забава становилась взаимной и к общему веселию все радостно купали всех.

Команды выстроились друг против друга – одна возле своей крепости, другая – в некотором отдалении напротив. Новиков дал сигнал. Сначала последовала артподготовка, потому что крепости не берутся без артиллерии. Инициативу проявили, конечно, штурмующие: алчно захватывая руками снег, они ловко лепили плотные снежки, широко размахивались и изо всех сил посылали свои снаряды в сторону противника. Защитники крепости стояли открыто и довольно плотно, поэтому почти все снаряды достигли цели, и мгновение спустя мундиры кадетов были сплошь залеплены белым снежным крошевом. Ответный огонь не заставил себя долго ждать, град снежков полетел в разных направлениях и счастливые, разгорячённые началом боя противники уже горели азартом, приплясывали на месте, подпрыгивали в нетерпении, ожидая взмаха руки штабс-капитана. Глаза их горели, щёки наливались ядрёным пунцовым пламенем, мокрые красные руки беспорядочно мелькали в воздухе. Возбуждение нарастало, но команды всё не было. Кадеты, словно лошади на ипподроме в преддверии сигнала к началу гонки, нетерпеливо топтались на позициях и рвались вперёд. И вот наконец Новиков махнул рукой. Штурмующие кинулись вперёд, пробежали короткое расстояние до снежной крепости, до линии её защитников и… началась свалка! Противники сцепились врукопашную, малышей грубо отшвыривали в стороны, а равные по силе ровесники, заключив друг друга в тесные объятия, катались по утоптанному снегу. Малышам приходили на помощь старшие, и тогда образовывалась куча мала: пока рослые кадеты, уже почти юноши пытались побороть друг друга, первоклашки прыгали на них сверху, отпихивали врагов, таскали их за волосы, что, конечно же, было против правил, но в пылу поединка правила забывались, а властвовали только азарт и кураж! Наконец первая атака была отбита, и осаждающие, подбирая раненых и убитых, отступили на прежние позиции. Некоторое время стороны приводили себя в порядок и остывали, но уже совсем скоро были готовы к новым подвигам. Штурмовики решили действовать хитростью – в ожидании повторной попытки они сгрудись в кучу и стали совещаться. Роль координатора и командира взял на себя семиклассник первой роты Рожнов, волевой и резкий парень, один из лучших учеников в корпусе, уважаемый и чтимый как кадетами, так и офицерами. Мальчишки стояли в тесном кругу, а Рожнов вполголоса, почти шёпотом излагал им свои предложения.