Избавление

Она снова всхлипнула, зажмурившись чуть ли не до боли и намертво сжав кулаки. Что это? Почему так вышло? Надо ли тогда было бояться этой проклятой Инициации ТАК сильно? Стоило ли бороться, если выхода все равно нет? Если ее все равно нужно было кому-то проводить? Если другой вариант, что ей обещали, сулил быструю смерть безумцу, что решился бы на это? Может, тогда и сбегать из Академии не стоило? Или наоборот - надо было, но так, чтобы никто и никогда ее не нашел? Ведь тогда смерть была бы всего одна - ее собственная. А Марсо бы не пострадал и не мучился в сомнениях, мечась между страхом и долгом, горем и ужасом, между словом и делом, жизнью и смертью? Может, действительно, не стоило?

Ничего этого не стоило делать?!

Бели выхода не было, если все предопределено, если кому-то из них троих все равно было суждено погибнуть...

Она содрогнулась в последний раз и странно затихла, опустошенная и совершенно измученная. Замерла, медленно отдышалась, отерла мокрое лицо. А потом медленно подняла взгляд, оставшись один на один с человеком, к которому теперь не знала, как относиться. Когда-то она рискнула ему поверить. Когда-то она его ненавидела и страшилась встретить его взгляд. Потом простила. И даже пожалела. Но тогда все было просто и понятно: враг, спутник, учитель, друг. А теперь?

Теперь она впервые не знала, как быть.

Викран дер Соллен не мешал, давая ей время выплакаться и терпеливо дожидаясь, пока на него соизволят взглянуть. Хотя бы на секунду, мельком, мимолетно — большего он не просил. Но ради этого взгляда сейчас сидел на холодной земле и привычно молчал.

Айра тоже молчала - долго и тяжело. Смотрела вроде бы мимо, в никуда, из-под намеренно опущенных ресниц. Отчаянно желая не видеть, но вместе с тем. смотрела так. что у него даже под прикрытыми веками начинали беспокойно дергаться глазные яблоки, бледнели щеки, сжимались губы, мертвело лицо и прерывалось дыхание.

И так длилось долго. Очень долго. В оглушительной тишине. Посреди опустевшей поляны. Рядом с разверзшейся глубокой воронкой, постепенно зарастающей свежей травой. Они сидели друг напротив друга и упорно молчали, не зная, как жить и дышать с такой новой правдой. Не зная, как смотреть друг другу в глаза. Как говорить. Как что-то объяснять или напротив, не объяснять вообще, потому что внутри стало так плохо, что не хотелось уже ничего, а на сердце непроходящей горечью легла холодная могильная плита растущего отчуждения.

Но вот неожиданно что-то изменилось в ней. Что-то высушило ее слезы, выпрямило спину, вернуло слабый блеск вновь загоревшимся глазам и заставило тихонько вздохнуть. Следом по Перводереву пробежала легкая дрожь. Туман в осиротевшем дупле на какой-то миг сгустился, стал плотнее и заметно насыщеннее, будто к чему-то готовился. Но потом вдруг медленно потянулся наружу, к лежащему без движения мальчику, за которого так просил безвозвратно ушедший дух. Он мягко обволок детские руки, бережно погладил тонкие пальчики, нежно коснулся бархатистых щечек, на которые больше никогда не вернется румянец, а затем подхватил и легко приподнял, одновременно втягиваясь внутрь и окутывая ребенка, словно гусеницу -кокон. Какое-то время его тело еще просматривалось сквозь причудливое переплетение лиловых нитей, но потом постепенно истаяло, растворилось, бесследно исчезло, не оставив после себя ни обрывка одежды, ни клочка кожи, ни крохотного волоска.

«Все правильно, - безучастно подумал мастер Викран. краем глаза отметив происходящее. - Лишенное души тело не должно существовать. Как не должен жить дух, потерявший свою плоть. Так должно быть. Она всего лишь дала ему возможность возродиться. И это, наверное, к лучшему».

Маг впервые посмотрел прямо на горестно застывшую девушку, которой успел принести так много боли. Не желая того, отчаянно противясь, но все же принес. Сначала ученичеством. Потом упорной погоней. Теперь вот подлым предательством, которого она совсем от него не ждала. Он обманул ее. Отвратительным гадом вкрался в доверие, а потом воспользовался ее беспомощностью и ударил тогда, когда она совсем не ждала. И так, что теперь она вряд ли сумеет оправиться. Он предал ее, Едва не убил. Он причинил ей столько зла, что это просто нельзя вынести. Он предал и себя тоже. Нарушил данное себе слово. Преступил древний закон. А теперь сидит напротив и не может найти в себе сил закончить эту постылую жизнь одним махом.

Марсо был прав, когда говорил насчет Энталле: оно действительно случается лишь однажды. Это - великий дар. Огромное наслаждение. Но и страшное проклятие тоже. Тот, кто обрел свою Энталле, может стать самым счастливым существом на земле. Тот же, кто ее бездарно потерял или не сумел завоевать, неизменно сходит с ума и вскоре погибает в страшных муках..! действительно, почти не успев пережить свою единственную потерю.