Из меди и перьев

– Серебро, – наконец проговорила она. – Серебряная монета, а я завтракала сегодня овсянкой?

– Извини, дорогая, но сейчас наше общее дело ценнее твоего неудобства, тем более о тебе я подумал, – он протянул ей завернутые в бумагу промасленные галеты. – Голодать ты не будешь, неженка.

– Оставь их себе, – огрызнулась красавица. – Скажи лучше, за какой радостью мы здесь обретаемся.

– А за такой, радость моя, – спокойно сказал Магнус, – что монету ребенок тот заслужил. Сказал, что есть двое главных – а теперь посмотри вон туда, в отдалении две палатки. Стоят обособленно, на пригорке. Как думаешь, кто в них живет?

Он натянул капюшон плаща пониже и потянул ее за руку. Сольвег еле поспевала за ним, путаясь в подоле неудобного платья. Две палатки и впрямь стояли на отшибе. Одна была большой, из плотной ткани, такую дождь не промочит. Другая помельче и проще стояла рядом. Магнус слегка отодвинул полог той, что побольше, заглянул одним глазом.

– Иди сюда, здесь никого.

У Сольвег колотилось сердце, но она шагнула вслед за ним. В палатке было пусто. Посередине стоял стол с кучей разбросанных бумаг и счетных книг. Да, похоже на то. Это была палатка главы Горных домов, сразу заметно, только вот какая корысть им от этого.

– Ищи, – бросил ей Магнус. – Ищи, что угодно, что могло бы дать нам зацепку.

– С чего ты вообще взял, что мы что-то найдем, – фыркнула Сольвег. Она без энтузиазма стала копаться в бумагах.

– С того, дорогая, что в Синих горах живут только они. Сказки про сиринов только у них, а вот жрут они, сирины – всех подряд. Так что прикуси язык, милая, и давай работать.

«Милой» работать не хотелось совершенно. Милая нашла в ящике стола коробку с золотом и жемчугом и мучилась спором с совестью, которая еще жалко пищала, что она не воровка. Одно такое ожерелье – и путь до Измара ей открыт тут же. Причем без Магнуса. Она взяла тяжелые жемчуга в руки, погладила теплый перламутр. Еще не так давно и у нее этого богатства было с избытком. Теперь все заложено, переложено, развеяно по ветру. Она взяла в руки стеклянное колечко, повертела его между пальцами. В стекле было перышко, маленькое, цвета меди, будто не из пуха и перьев оно было сделано.

– Мусор, все мусор, – рявкнула она, захлопнула ящик, открыла следующий и замолчала.

В нем снова были перья, пучок из четырех штук, таких же рыжих, как и в кольце.

– Магнус, – позвала она.

Взяла пучок в руки. Они были жесткие, твердые, будто действительно из металла.

– Ах, ты, красавица, гляди, что нашла, – прошептал Магнус. – Значит, действительно мы на верном пути. А это вот что? – спросил он.

Сольвег посмотрела на колечко, что все еще сжимала в руке. Мелкие волоски перышка блестели на свету.

– Безделушка, – буркнула она. – Скажи мне…

Тут у входа раздались тяжелые шаги. Магнус быстро дернул ее за занавеску, ко второму выходу – к счастью, у этой палатки было два разреза.

Было темно и душно. Он крепко прижимал ее к себе, Сольвег слышала, как бешено колотится его сердце.

– Магнус…

– Молчи.

– Магнус, мне больно! Что-то давит мне в спину и ногу колет…

– Не ной!

– Но, Магнус…

Тот слегка отогнул ткань выхода, впустил тонкий солнечный луч, и они увидели. Там стояла клетка. С острыми шипами изнутри и снаружи, именно они и впивались в нежную кожу Сольвег. На полу лежали острые обломки костей, и мелких зверей, и кого-то размером с неплохого теленка, пол клетки был залит совсем старой спекшейся и почерневшей от времени кровью.

– Магнус…

– Я знаю, молчи, только молчи, дорогая.

Послышались низкие голоса, и двое мужчин вошли в палатку.

– А я тебе говорю, Сигур, еще рано куда-то идти. Я не буду снимать лагерь. Мы не выполнили задуманное и не получили того, что хотели. Я не получил, что хотел. А от своих желаний я отказываться не привык.

– Присмири эту дуру, Улаф, – рявкнул его собеседник. – Присмири, а не то на нас спустят всех собак городского Совета – в Исолте прекрасная армия и у нее неплохо наточенные клинки, нам не выстоять.

– Я выстою против сотни этих изнеженных трусов, – рявкнул тот, кого назвали Улафом. – Я не для того прожил всю жизнь в Синих горах, чтобы шарахаться от каждой жалкой дворняги.

– О людях подумай, – понизил голос второй. – Никто кроме меня не знает о твоем маленьком секрете, ты уверен, что женщинам и детям будет в радость столкновение с городской стражей?

– Женщинам и детям ничего не грозит, Сигур, – возразил Улаф. – Она нам нужна, и я ее контролирую. В конце концов – она моя должница.