Из меди и перьев

Сольвег была растрепана, не причесана, а губы еще бледные после беспокойного сна. Прекрасней, чем сейчас, она никогда не была. Разве только тогда. В похожее утро, когда он коснулся ее пышных волос.

Она потянулась к нему, будто хотела взять за руку, коснуться его. Но пальцы ее опустились снова на крошечный подлокотник, а губы сложились в сухую улыбку.

«Ей больно видеть меня, – подумалось Эберту. – Она мне не рада. Зачем ты явился, дурак, и ради чего?»

Сольвег подняла на него взгляд. Измученное лицо, но взгляд все прежний, зеленый, насмешливый.

– Красивая этим утром? Только лишь этим? – неловко пошутила она и растянула губы в улыбке. Эта улыбка – единственный подарок ему, что может она подарить. Он не знал прежней Сольвег, не знает и настоящую, он вообще не знает, что забыл здесь, в ее комнате.

«Ты умрешь через пару недель, Эберт Гальва, – думал рыцарь, смотря на ее белые губы. – Ты умрешь, а ее сердце разбито без этого, ни к чему его бередить.» Он поспешно поклонился, двинулся было к выходу, но ее рука поймала его рукав.

– Я рада, что мы победили, – коротко сказала она. – И Руза, и Микаэль. И я тоже рада.

Рыцарь не дышал и не шевелился, чтобы она не отпустила его руки.

– Победили? – он улыбнулся. – Сольвег… милая Сольвег, в городе хаос, на пороге война и убийства, а ты говоришь, что мы победили?

– Да, – просто ответила та. – Моя война была не за город с Советом.

Эберт вспомнил, как она поцеловала его в первый раз без единого чувства. Как ненавистью дышало все ее тело, как она кричала, как била служанок, как лгала и хитрила.

– За что была твоя война, Сольвег Альбре? – тихо спросил ее рыцарь.

Он сядет рядом с ней этим солнечным утром, и она его не прогонит.

Сольвег молчала. На ее лице была такая усталость. В каком-то неясном порыве он коснулся ее ладони.

– Ты почти умерла за меня. Ты и Микаэль… Сольвег, моей благодарности хватит на годы.

Сольвег отдернула руку.

– Не считай меня героиней, сир рыцарь. О таких, как я, не слагают баллады и песни на улицах не поют. Боролась ли я за тебя? Ниле тебе скажет, за что я боролась и почему, – она прикусила губу. – Сперва моя битва была за себя – и вот ее-то я проиграла. Знаешь, для чего мне нужна была Кая-Марта? Ты ведь знаешь, что кровь вещей птицы исполняет желания. Думаешь, у меня не было их?

Она говорила с таким жаром и страстью, что рыцарь опешил.

– Чего не было, Сольвег? Что ты хотела?

Сольвег посмотрела на него лишь с горькой насмешкой.

– Ты знаешь меня чуть лучше других, мой бывший жених. Так скажи, чего я хотела?

– Свободы? – Эберт сказал наугад. – Ее хочет каждый.

– Да… – кивнула она. – Я хотела свободы. Нет, я тоже пыталась спасти тебя, Эберт. Но сперва Микаэль обещал мне корабль с товаром. Мне, ныне нищенке. Спроси, он расскажет. Никогда не была я героем.

Эберт задумался. Потом пожал худыми плечами.

– Знаешь, а я никогда не был рыцарем, – промолвил он тихо. – Я не из благородной семьи, просто из очень богатой и «сир» я лишь на бумаге. И я тосковал, что в песнях поется не про меня. Что никогда не ехать мне на коне под морозными звездами. Что не про меня эти сказки – оттого я их невзлюбил, уткнулся в то, что знал и умел, что грело мне душу. А потом пришла Кая.

– Да, – горько ответила Солвьег. – Потом пришла Кая.

– Видно, сирин чует слабое место, – продолжил рыцарь. – Знает, где острее болит. И она напоила меня этим отчаяньем, напоила сполна. Убедила, что я самозванец в жизни своей. И дразнила пустыми мечтами. А потом я очнулся. И знаешь, Сольвег… Что мешает мне сесть на коня?

Сольвег молчала, он, казалось, запутал ее окончательно.

– Что мешает мне сесть на коня и поехать под звездами? Что мешает мне считать тебя героиней?

– Я спасала себя. Не тебя. Не в начале.

– А разве спасать себя – это тоже не подвиг? Храбрости столько в тебе, милая Сольвег. Во мне такой не было. Знаешь что. Ни одной обиды я на тебя не держу.

Он взял ее исцарапанную руку в худые ладони и бережно коснулся губами. Под бледной кожей билась мелкая жилка. Себе он не признается, что она в его сердце, а ей и подавно не скажет. Он почувствовал, как ее горячий лоб прижался к его и еще сильнее склонил свою голову. Да, он не держит на нее ни единой обиды.

Сольвег отпрянула и отвернулась.

– Что не так? – Эберт удивленно смотрел на нее.

– Многого тебе неизвестно, сир рыцарь, оттого что болел, – сухо и колко ответила Сольвег. – Иначе не предлагал бы мне дружбу и ласку.

«Я не дружбу тебе предлагаю.»

Эберт протянул руку к ее спутанным волосам, давно ему хотелось коснуться их снова. Он думал накрыть пальцами ее тонкие губы, но побоялся. Должно быть, побоялся обжечься. Да, ему умирать скоро, ему скоро в могилу, такие чувства мертвецу ни к чему. Рыцарь провел пальцами по ее волосам, коснулся ладонью мягкой щеки. Так ободряюще и по-доброму. Сольвег прильнула к его руке.

– Я все знаю, – тихо ответил ей рыцарь. В груди его снова был ураган, но говорил он тихо и твердо. – Я знаю и про другого, и про ребенка. Мне Микаэль рассказал.

Микаэль говорил, что он сильно ревнует. Что ж, Микаэль всегда прав. Только Сольвег о том не узнает.