Из книги «РАПОРТ»

Деревенские крыши улыбались; солнечный блеск лучился игривым взглядом вниз, на трактир, у дверей которого находилась дочь семейства. Не исключено, что она ела редис, и его остатки застряли между её ослепительно прекрасных зубов. Сперва было утро; потом постепенно опустился вечер. Небо стало казаться богато расшитой пелеринкой. На откосе росли ели; писатели, одновременно казавшиеся философами, писали, уперев спины в их тонкие стволы, пьесы из пяти актов. Лунный серп казался утверждавшим жизнь во всех отношениях, чего учитель делать не мог, слоняясь из дома в дом с внебрачным ребёнком на руках и не находя согласия с самим собой. Один из его учеников удивлялся, что, собственно, и понятно, этим бесплодным блужданиям давно в тайне почитаемого наставника. В трактире егерями и охотниками игралось в карты. У дома, который выглядел как место отдалённое собственной персоной, стояла женщина, на которой были отчётливо заметны события, что остались позади, а впереди ей предстояла, возможно, ещё большая перспектива событий. Её очень ухоженные волосы представлялись коллекцией романов. В то время, как добросердечный педагог всё ещё не знал, куда податься с невинным бременем, мать ребёнка, лёжа в постели, говорила себе под нос, как если бы грядущие дни представлялись ей рожками, чтобы в них гудеть, или барабанчиками, чтобы по ним постукивать: «Что если он недооценивает незаменимое?» Священник, повстречавшийся учителю в неупорядоченных передвижениях, сказал: «Вы тверды, и, тем не менее, вам нужно бороться против собственной мягкости.» Дитя было душещипательно хорошо собой. Просвящённый лик священника обладал вместе с тем чем–то урегулирующим статус–кво. В душевном отчуждении учитель ни с того, ни с сего вдруг вышвырнул священнику на голову дитя, чьё поведение, тем временем, не вызывало упрёков, — образ действий, подразумевавший в пастыре душ готовность самоотверженно взять на себя ответственность за будущее ребёнка. Деревня представлялась существующей уже сотни лет. В классах школы через короткий промежуток времени состоялся вечер декламации.

Когда я принял внутрь этот литературный продукт, путь мне преградил дорожный барьер. Водительница и я сам терпеливо дождались, пока поезд проедет мимо.

Мимоходом подумал я о жалобе писателя, который счёл подходящим написать мне, что собственное существование представляется ему слишком часто повторяемым словом.

Меня то, что мне удаётся высказать, не отягощает, потому что всё, что подчастую пишу, я проворно забываю.

Я пролетел в автомобиле и мимо той, кого я покинул, что, на самом деле, неправда, я лишь время от времени воображаю её себе, чтобы думать о том, что она думает обо мне, что она и я — это роман.

Я ПРИСУТСТВОВАЛ НА КОНЦЕРТЕ

Я взял на себя обязательство довольно большого формата, с которым, тем не менее, расправляюсь лишь со скромнейшей скоростью или же сильно затянувшейся безмятежностью. Не отношусь ли я к тем, кто не спешит? Всякий раз, когда я собираюсь приступить к «поручению», дабы вписать «продолжение», вмешивается «жизнь» и задерживает меня в «развитии действия», я же, по всей видимости, со своего рода удовольствием даю себя «тормозить». Поскольку я настроен к повседневной жизни по–прежнему лояльно, вчера я позволил себе расслабиться в «простонародном» обществе. Я сидел за трактирным столом напротив состоящей из четырёх человек семьи. Отец и мать, как мне казалось, к счастью, пока ещё не стояли друг у друга на пути. Они спокойно обрамляли своим брачным союзом двух маленьких детей, мальчика и девочку примерно одного возраста. Я нахожу просветлённость в том, что в нежном возрасте мальчики и девочки выглядят похожими — таким образом, что мальчиковое и девичье в них пока не очень проглядывает. Вся семья пила молоко. Перед отцом на тарелке лежало что–то вроде колбасы, выглядевшей достаточно аппетитно, чтобы предполагать, что ею он наслаждается. А я, тем временем, дал понять, что поведение мальчика меня развеселило, и матери показалось это очень положительным с моей стороны, потому она сама сразу же заулыбалась, как только заметила, что её любимчик вызвал мою улыбку, ведь именно такова была для неё его роль, и мне она тоже симпатизировала своим семейным предназначением. Не семейные ли радости самые прекрасные на свете? Кому хочется ставить это под вопрос?

Не так давно довольно молодой интеллектуал дал мне почитать книгу, чьё содержание меня крайне показательно взволновало. Я прочёл эту довольно сложную для восприятия книгу почти залпом в одной из наших кофеен. Могу ли я гордиться собственным прилежанием? Но об этом лишь мимоходом! О, как у меня поворачивается язык говорить «об этом лишь мимоходом», словно бы чтение великолепных книг — вещь несущественная! А ещё я вспоминаю именно в это мгновение, как восхитила меня современно обставленная комната после того, как я провёл долгое время в комнате и доме, чьи стены и кладка настаривали меня на почти слишком серьёзный лад своим обликом дней минувших.