Читаем Из Астраханской губернии полностью

— Вотъ что я тебѣ, родненькій, скажу, заговорила женщина, обрадованная, что можетъ высказать свои мысли, надъ которыми, какъ она видѣла, не глумились. Вотъ что я тебѣ, родненькій, скажу: какъ вышли изъ Сибири, съ тамошняго мѣста, мы думали и не дойдемъ никогда; а такъ попривыкли: пройдемъ двадцать верстъ — хорошо; пройдемъ пять — для насъ все равно… Простоимъ день, — я то ничего!.. А какъ стали къ мѣсту близиться — то пошло!.. Теперь хоть каждый аршинъ земли… какой аршинъ!… Вершокъ, и тотъ въ счетъ идетъ!.. Все хочется поскорѣй, все хочется поскорѣй!.. Богъ знаетъ, что бы далъ, только теперь не стоять!..

— Богъ дастъ, теперь доберетесь скоро до своего мѣста, утѣшалъ я женщину.

— Да сердце-то ноетъ!.. сердце-то ноетъ!.. Такъ ноетъ, что и сказать нельзя!..

Сталъ накрапывать дождь, всѣ каютные пошли въ общую каюту, а вслѣдъ другими и я съ своими попутчиками въ свою. Намъ подали самоваръ и стали пить чай. Погода разыгрывалась: и дождь и вѣтеръ. Вспомнилъ про сибирское семейство.

— Плохо теперь на палубѣ, сказалъ я, окончивъ свое чаепитіе.

— Разумѣется, плохо! проговорилъ одинъ изъ попутчиковъ, который во всю нашу дорогу ни разу ни надъ кѣмъ не командовалъ.

— Тамъ простыя мужики! рѣшилъ другой попутчикъ:- они привыкли!

— Кажись, и ты не изъ большихъ господъ! замѣтилъ ему его товарищъ.

— Надо взять въ каюту одного ребенка, сказалъ я проводникамъ своимъ.

— Это зачѣмъ?

— Дождь идетъ, тамъ холодно… Вѣтеръ сильный, отвѣчалъ я спросившему попутчику.

— Куда же мы его дѣнемъ?

— Я положу съ собой на одну постель: постель довольно широка.

Мой попутчикъ отъ удивленія ротъ разинулъ: просто ошалѣлъ!..

— Какъ ни одну постель?

— Чтожь мудренаго?

— Такъ лучше я съ вами лягу на одну постель! рѣшилъ попутчикъ.

— Это зачѣмъ? спросилъ я, въ свою очередь озадаченный этимъ предложеніемъ.

— На постели лучше!

— На постели… вдвоемъ?

— Все лучше!

— Да вѣдь на лавкѣ вамъ постлали постель: одному покойнѣй, чѣмъ вдвоемъ.

— Все настоящая постель!

— И у васъ вѣдь настоящая постель!

— А мужичонка хотѣли положить съ собой на одну постель?!.. проговорилъ мой попутчикъ, зло посмотрѣвъ на меня.

— Мужичонку холодно, у мужичонки нѣтъ постели; а вамъ и тепло и постель есть, и я не вижу никакой надобности намъ ложиться съ вами на одной постелѣ.

— А мужичонку можно!

Я не сталъ говорить больше этому барину о нелѣпости его предложенія, вышелъ на палубу, предложилъ сибирской семьѣ взять ребенка въ каюту; но ребенокъ расплакался, не хотѣлъ разставаться съ своими, и я вернулся одинъ.

На другой день мы выѣхали изъ Царицына около 10-ти часовъ утра: нашъ капитанъ ходилъ въ городъ хлопотать объ выдачѣ ему накладной. Капитанъ парохода былъ человѣкъ лѣтъ за сорокъ, чрезвычайно пріятной наружности и очень внимательный ко всѣмъ пассажирамъ вообще, ни разбирая ни каютныхъ, ни палубныхъ; послѣ я узналъ, что онъ быхъ крестьянинъ, къ немалому моему удивленію, Владимирской губерніи, Грязовецкаго, кажется, уѣзда. Въ деревнѣ, въ которой онъ родися, по его словамъ, и рѣки нѣтъ. Какъ онъ попалъ на пароходъ, сперва, вѣроятно, рабочимъ, потомъ лоцманомъ, и теперь капитаномъ — для меня по сю пору составляетъ загадку.

— Молись Богу! сказалъ капитанъ парохода, когда все было готово къ отходу.

Я посмотрѣлъ на публику, собравшуюся изъ каюты, и палубную: одни перекрестились, другіе не обратили вниманія на слова капитана, третьи — отвернулись; рѣзко видно было, что на пароходѣ былъ не одинъ народъ, а нѣсколько: кого-кого не было на пароходѣ „Волга“ въ этотъ разъ: русскіе, малороссіяне, козаки, солдаты, армяне, татары, калмыки, греки, жиды, нѣмцы, грузины…

— Смотри-ко, говорилъ одинъ палубный пассажиръ другому:- армяшки-то какъ пни стоятъ — и рожи не перекрестятъ, погань они этакая!

— На то они армяне, отвѣчалъ другой, къ которому относился первый палубный.

— Нѣтъ, ты посмотри на жидовъ, говорилъ третій:- жиды такъ совсѣмъ отвернулись.

— Тѣ, ужь сказано, жиды!

Погода разгулялась и всѣ пассажиры изъ каюты толпились кучками на палубѣ. Я разговорился съ однимъ молодымъ, лѣтъ 22-23-хъ, купцомъ, грекомъ, и онъ мнѣ сказалъ, что ѣдетъ въ Астрахань для закупки икры щучьей и судачей, т.-е., самаго дурнаго качества, которую на мѣстѣ почти и не употребляютъ.

— Куда же вы возите икру эту? спросилъ я это.

— Она у васъ очень ждетъ и въ Турціи, и въ Греціи… Мы и въ Египетъ икру возимъ.

— Почему же вы возите икру самаго дурнаго качества, только щучью и судачью?

— У насъ эту больше любятъ, отвѣчалъ онъ: — да она и дешевле; у насъ же народъ не богатый.

— У васъ въ Греціи, въ Турціи и въ Египтѣ есть и богатые люди, развѣ и тѣ не покупаютъ лучшей икры?

— Никто не покупаетъ: въ нашихъ мѣстахъ икры лучшихъ сортовъ совсѣмъ нѣтъ.

Перейти на страницу:

Все книги серии Путевые письма

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука