Читаем Иван Саввич Никитин полностью

роль учительницы французского языка. Хорошенькая наставница и ее симпатичная 18-

летняя, воспитанница стали почти подругами, часто бродили по окрестному чудесному

парку, любовались зеркалами прудов и болтали о том, 6 чем обычно болтают все

барышни на свете. Конечно, они обсуждали домашний спектакль, успех Натальи, а ещё

больше застенчивого и забавного зрителя, коим был поэт Никитин. Как водится в

17

благовоспитанных дворянских домах, у Натальи имелся изящный альбом, куда поэт

обещал написать стихи при первом же своем приезде в Дмитриевку. Скоро ожидался

день рождения молодой хозяйки, и это обстоятельство придавало особый интерес

визиту воронежской знаменитости.

первая книга

«...Не нахожу оправдания, почтеннейший Иван Семенович. В то время, как Вы

испытывали нужду в получении Вашей .собственности, я то за недосугами, то за

рассеянностью задерживал Ваши деньги...» — писал граф Д. Н. Толстой Никитину. Его

сиятельство, запамятовал отчество своего подопечного — еще бы! — прошло более

двух лет, как воронежский, мещанин послал стихи своему ме^ц^нату^

Однако это все пустяки. Вот она, его перваякнигаТ Правда, небольшая, но

аккуратная и изящная. На первой странице посвящение Н. И. Второву и К. О.

Александрову-Дольнику— скромная дань благодарности поэта своим наставникам.

Далее следовало предисловие графа Д. Н. Толстого. Небольшая статейка, но с

претензиями ТГаПпроник-новение в специфику стихотворчества, понимание своей

эпохи.

«И как просты, как тихи, как чисты нравы сельских жителей, — умилялся Д. Н.

Толстой. Поэт любит их и любуется ими». Автор предисловия .ищет источник скорби и

грусти народа не в обстоятельствах его жизни, а «в его душе», «в русской мелодии», в

которой сокрыты некая извечная тайна и привлекательность национального характера.

«Но в этой грусти, — сентиментально замечает никитинский покровитель, — читатель

не находит следов ни байроновского отчаяния, ни того чудовищного состояния духа,

для которого на русском языке нет и названия...» (далее следует намек на радикальные

французские веяния и т. п.).

На'выход сборника откликнулись столичные журналы, и в таком интересе к

рядовому художественному явлению была своя особенность — наступала «поэтическая

эпоха» русской словесности, и критика почувствовала в факте выхода никитинского

сборника еще одно тому подтверждение. Примечательно, что именно 1856 г. стал новой

за-метнрй вехой осмысления бытия в поэтической форме. Ведь еще совсем недавно

лирика прозябала на задворках искусства; в 1850 г. ГерЦен писал, что после смерти

Лермонтова и Кольцова «русская поэзия онемела», а Некрасов в 1855 г. в шутливом

стихотворении говорил «о русской музе задремавшей» и указывал тех, кто будил ее

своим словом. Среди других поэтов он называл и Никитина.

В середине 50-й годов произошел своеобразный лирический взрыв: вышли

сборники Тютчева, Полонского, Некрасова, Фета, Огарева,. Мея, Щербины,

Ростопчиной.

Появились новые издания Пушкина и других признанных мастеров. Началась

«русская весна» и в общественной, и в эстетической атмосфере эпохи ломки

крепостнических устоев.

Стихотворный сборник И. С. Никитина 1856 г. попал,, можно сказать, в самое пекло

разгоравшихся "литературно-общественных баталий.

Спокойно и доброжелательно отозвался о дебюте воро-нежца редактор «Библиотеки

для чтения» А. В. Дружинин, назвав его «поэтом-находкой». «В стихотворениях г.

Никитина, — утверждал критик, — есть зачатки таланта несомненного».

А! В. Дружинин тонко ощутил формирующийся социальный и бытовой пульс

творчества автора «Руси», предвосхищая его подлинное призвание. «Прочтите

замечательное послание его к «Певцу», — обращал внимание критик, — и вы поймете,

что поэт не хочет выронить песнь свою даром». Но с особенной уверенностью

рецензент рекомендует читателю «баллады из народного быта» («Ночлег извозчиков»,

«Ссора» й др.), видя в них истинное проявление таланта Никитина.

18

Не столь денными и содержательными были отзывы на никитинский сборник

других периодических изданий («Отечественные записки», «Русский вестник»,

«Москвитянин» и др.).

Сдержанный Никитин гТринял похвалы и упреки равнодушно, а снисходительный

отклик булгаринской «Северной пчелы» встретил иронически.

Не знал он тогда, что академик П. А. Плетнев оценил его книгу как «явление

действительно необыкновенное в литературе». Тот самый Плетнев, чьим мнением

дорожили Пушкин, Гоголь, Жуковский, Белинский, кому был посвящен «Евгений

Онегин».

Неожиданный удар грянул из «Современника». Безымянный критик (им был Н. Г.

Чернышевский) вынес при->

ГОВОр: «... В ЦеЛОЙ КНИГР Г |-Ihi/utuuq нрт им ппипм nkftpu

КОТОраЯ бы Обнаруживала бы R яитпрр тапянт uuu пп

крайней мере, поэтическое чургтво»-

"~ а сути и тоне статьи Чернышевского необходимо разобраться. Критика

«Современника» была направлена в первую очередь против"консерватора Д. Н.

Толстого, вернее, его предисловия. Рецензент почти не скрывает своего сар-

кастического отношения к нему; вступительную статью он иронически аттестует как

«прекрасное предисловие», часто подчеркивает: «граф Д. Н. Толстой», «как нас;

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии