Читаем Иван Саввич Никитин полностью

Еще больше запутало эту историю сохранившееся в архиве поэта загадочное

стихотворение «На память И. С. Н.». Это послание в свое время вызвало целое

«следствие» в интимной биографии Никитина, породило десятки гипотез. На наш

взгляд, автором самодеятельной прощальной элегии («В саду, которого мне больше не

видать^..») была Наталья Плотникова. В этом нас убеждает сравнительно-

стилистический анализ стихотворения и писем Никитина к Плотниковым, в которых

фигурирует имя молодой хозяйки Дмитриевки.

Весна 1856 г. оставила чуть приметный отпечаток в лирике Никитина. Это была

пора его лучших надежд — увы, несбыточных.

Поник я в тоске головою, Под песни душа замерла... Затем, что под кровлей чужою

Минутное счастье нашла...

{В альбом Н. В. Плотниковой)

Лирический герой Никитина жадно ищет сердечной радости, но не находит

ответного зова. Он, как всегда,

обращает свой взгляд к природе, великой и недоступной человеку, гибнущему от

общего зла и собственного несовершенства:

Гляжу и любуюсь: простор и краса...

В себя заглянуть только стыдно: Закиданы гр'язью мои небеса,

Звезды ни единой не видно!.. ( («Рассыпались звезды, дрожат и горят...»)

Поэты — современники Никитина, создавая идеал жен-щинь^ поднимались над

обыденным, бытовым, нередко; как Аполлон Майков, уходили в сконструированный

идеальный мир', убегали в далекое прошлое — будь то овеянная мифами мудрая

Греция или дивная Италия. Иван Саввич в любовной теме прикован к прозе бытия, его

фантазия скована собственной трудной судьбой — оттого-то его произведения почти не

знают светлой интимной музыки. «Никитинская лирика любви, — писал Сергей

Городецкий, — это лирика несчастной любви».

Не девичьи «ланиты», не прелесть «очей», не «ножка дивная»,, а верная подруга и

заботливая мать, согласие: в доме — вот о чем его песня:

Первый гром прогремел. Яркий блеск в синеве,

В теплом воздухе песни и лега; Голубые цветки в прошлогодней траве

Показались на свет из-под снега.

Пригреваются стекла лучом золотым;

Вербы почки свои распустили; Й с надворья гнездо над окошком моим

Сизокрылые голуби свили!

(«Первый гром прогремел...»)

22

Тем же семейным настроением согрето стихотворение «Гнездо ласточки», где

контраст «элементарного» счастья «певуньи» с утробным существованием

ненасытного мельника достигает подлинного драматизма.

Много позже поэт-народоволец П. Ф. Якубович, испытавший влияние Никитина, в

своей книге «В мире отверженных» поведает, как начальник тюрьмы прикажет разо-

рить сотни гнезд ласточек, приютившихся под стрехами острога. Нравственно-бытовой

план никитинского стихотворения П. Ф. Якубович возведет в план социальный, поли-

тический, противопоставив человечность и деспотизм.

В начале поэтического пути Никитин подражал Кольцову, стремился исследовать

любовную страсть («Измена» ц др.)> н0 скоро он отказывается от заимствованных об^

разов и интонаций. Вечная тема раскрывается им в гар-' монии природы и душевного

порыва, его чувство стыдливо; оно — предощущение, предвосхищение, он не

столько .любит, сколько грезит о любви:.

В чаще свиста переливы, Стрекотня и песен звуки. Подле ты, мой друг стыдливый...

Слава Богу! миг счастливый Уловил я в час разлуки!

(«В небе радуга сияет...»)

Никитин не мастер диалектики любовного переживания, ег@ народное сознание

сокровенного целомудренно, оно не йриемлет интриг и потому чисто и доверчиво.

Одно из его самых замечательных ранних произведений о любви — «Черемуха».

Оно появилось в печати сяустя более прлувека после его написания — факт, говорящий

о том, что поэт не придавал большого значения интимной теме в своем творчестве.

Обаяние «Черемухи» в фольклорной основе, в мастер>-сжш развитии Никитиным

народно-песенной традиции, в слитности чувств человека с природными явлениями.

Здесь есть движение лирического сюжета, переливы ощущений, тонко найденная

интонация:

Много листьев красовалося На черемухе весной, И гостей перебывалося Вплоть до

осени сырой.

Издалека в ночь прохладную Ветерок к ней прилетал И о чем-то весть отрадную

Ей, как друг, передавал.

«Но пришла зима сердитая...», отцв'ела красавица, как ©тцвела девичья любовь:

Все к нему сердечко просится, Всё его я жду, одна; Но КО мне, знать, не воротится,

Как к черемухе, весна...

Трудно комментировать такое — все равно что подвергать спектральному анализу

вечернюю зарю или объяснять химический состав благоуханного цветка.

Никитин в интимной лирике редко поддается всепоглотающей любви — страсти,

его эстетика и этика сродни народной философии, в- которой нет искусственного мудр-

ствования, умничания, ибо, по выражению поэта:, «вся прелесть в простоте и правде».

Любовь для Никитина всегда единственная, он боится растратить .это душевное

состояние на прихотливую чувственность. Он максималист в слове и поступке по

сравнению со многими поэтами, рисовавшими привлекательный моральный фасад

мироздания, но порой лично входившими в него с черного хода. В. Е. Чешихин-

Ветринский в статье о Никитине полемически замечал: «...его нравственная,

стоическая философия — явление совершенно новое сравнительно с довольно

расплывчатым нравственным укладом в личности ^Кольцова». И утверждал:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии