Критика подчёркивала стилистическую «бессмыслицу» поэмы и порицала Пушкина за употребление «неравно высоких» слов («славянское слово “очи” высоко для простонародного русского глагола “жмуриться”») и за «желание сочетать слова, не соединимые по своей натуре» (упрёк: у него слова низкие и рифмы кругом – мужицкие). И. И. Дмитриев находил поэму грубой, «простонародной». Возмущённые (именно так) критики, которыми были известные литераторы, усмотрели в ней «безнравственность» и «неприличия». Пушкину ещё не доведётся знать, что содержала их личная переписка.
Дмитриев – Карамзину:
Карамзин – Дмитриеву:
Выпад «Жителя Бутырской слободы»[35] против «простонародности» и «грубости» Пушкина общеизвестен. Его даже повторять не хочется.
Забегая вперёд скажу, что при выпуске второго издания «Руслана и Людмилы» в 1828 году Пушкин припомнил Дмитриеву его журнальный отзыв:
В разгар полемики в журнале «Сын отечества» (1820. Ч. 64. С. 233, без подписи) появилась <Эпиграмма рецензенту поэмы «Руслан и Людмила»>:
В письме от 17 сентября 1820 года А. И. Тургенев сообщил эту эпиграмму П. А. Вяземскому с указанием авторства Крылова. Авторство Крылова утверждает и П. А. Плетнёв. Из чего можно заключить, что «война» Пушкина с Дмитриевым и Вяземским случилась отнюдь не вдруг.
Почему Крылов вступился за молодого Пушкина? Прямого ответа ни у кого из его современников нет. Но он напрашивается однозначно. В заметке 1827 года читаем у Пушкина:
«Просторечие» было тем стилистическим принципом, который помогал поэту развивать русский язык, соединяя в единое целое противоположные «лёгкость» (элемент достижений развитой культуры стиха) и архаические «просторечия». А непосредственно в «Руслане и Людмиле» позволил осуществить сдвиг малой формы в большую, создав новый эпический жанр.
Нет ничего удивительного, что такое отношение к языку соответствовало и литературным симпатиям Крылова. Так что, выступив на стороне Пушкина, поэт Крылов отстаивал те языковые нормы, какие он «демонстрировал» в собственных баснях. Можно сказать жёстче: защищая Пушкина, Крылов защищал от нападок и самого себя, нанося превентивный удар по тому, что могло бы прозвучать и в его адрес, то есть бил на опережение.
В этом отношении позиция баснописца, которая была абсолютно самостоятельной и независимой, оказывалась не родственной и для литературного лагеря «Арзамасского общества безвестных людей», и для сторонников «Беседы любителей русского слова», приверженцев А. С. Шишкова и князя Шаховского.