И Крылов был вынужден переделать басню именно потому, что в фигурах царственного Льва и плута Мужика, поставленного старостой над «водяным народом», слишком очевидно угадывались Александр I и Аракчеев.
Цензурный запрет, как явную сатиру на царя, напомню, постиг и крыловскую басню «Пёстрые овцы».
Живая история
Красиво говорить не запретишь. Недавно мне попала на глаза красивая фраза: «В 1812 году у России было два деда – фельдмаршал Кутузов и баснописец Крылов». И если Кутузову в год начала Отечественной войны было 57 лет – назвать его дедом можно. То Крылову тогда – 43 года, как-то не тянет на деда, да и «дедушкой Крыловым» его назовут лишь через 26 лет. Но сказать красиво хочется.
Всевозможных словесных красот вокруг Крылова более чем достаточно. К. Батюшков о нём писал: «Крылов родился чудаком». Ф. Ф. Вигель в своих записках о Крылове сделал вывод, что «сердце у него в желудке; из сего источника почерпнул он большую часть своих мыслей, и, надобно сказать правду, он им нехудо был вдохновлён». А. С. Грибоедов, у которого с Крыловым как-то сразу не заладились отношения, высказался афористично, но жёстко: «Из таких тучных тел родятся такие мелкие мысли!»
П. А. Вяземский, тоже не замеченный в симпатиях к Крылову, выразился по этому поводу без затей: «От него на меня пышет душным холодом» и употребил однажды красивую формулу судьбы баснописца:
Насколько она справедлива по отношению Ивана Александровича – это уже большой вопрос. Но тому же Вяземскому принадлежат самые многословные «красоты» в адрес великого баснописца. Пётр Андреевич, конечно, царских кровей, но более грязных воспоминаний о Крылове никто из современников не оставил. Особенно если предварить «анекдот», рассказанный князем, подведением жизненных итогов им же:
А теперь непосредственно сама запись, сделанная собственной рукой князя: