Иван — коровий сын

Только взялся за перила,
Рыба-Сом заговорила:
— В Тридесятой стороне
Ты не спросишь обо мне?..
Я лежу уж тут три года,
Тьма бессчётная народа —
Кто пешком, а кто конём
Топчут рёбра день за днём,
Спину в клочья рвут копыта,
Да в бока перила вбиты…
Долго ль мне ещё лежать,
Этот тяжкий груз держать?

— Что ж, — сказал Василий. — Ладно,
Коли я вернусь обратно…

День шагал он до хвоста,
Наконец, сошёл с моста:
Перед ним лежит она —
Тридесятая страна!

Ни селенья, ни деревни,
Всюду кости, черепа…
Да за чёрные деревья
Вьётся узкая тропа.

Шёл недолго он тропою:
Видит путник пред собою
Частокол из ста колов,
А на кольях сто голов.

Все глазищами вращают,
Голосищами стращают
Да живьём грозятся съесть,
Если смогут с кольев слезть.

Вышла из дому жена
Людоеда-Вещуна.
— Ты зачем пришёл, несчастный? —
Тихо ахнула она.

— Я по Маркову заданью
Послан к Вещуну за данью! —
Молвит юноша в ответ.
Вскрыла женщина конверт.

— Не за данью, а за смертью! —
Порвала письмо она. —
Слава Богу, ты не встретил
По дороге Вещуна! —

Сделалась хозяйка грустной:
— О родной сторонке русской
Расскажи, Василий, мне…
В Тридесятой-то стране
Перемолвить не с кем слова:
Никого вокруг живого
Не видала десять лет…
Ведь супруг мой — людоед!

Рассказал Василий ей,
Что он слышал меж людей,
Да про дуб, и перевоз,
Вспомнил и Сома вопрос.

Вдруг поднялся ветер сильный.
— Лезь скорей в сундук, Василий!
Только он залез в сундук…
Людоед-Вещун влетает,
Гривой спутанной мотает:
— Чую в доме русский дух!