Иван Болотников (Часть 2)

- А что мне не кормиться, - подбоченился Федька. - Мало ли дичи и рыбы в моих владениях? Мало ли медов и вин в воеводских погребах? А ну садись за честной пир, други мои любые!

Иван и Васюта, чистые и румяные, в красных шелковых рубахах и голубых суконных кафтанах, шагнули к столу.

Федька зачерпнул из серебряной братины ковш вина и наполнил кубки. Поднял дорогой сосуд и тепло молвил:

- Пью за твое здоровье, Иван Болотников, и твое, Василий Шестак. Великую радость вы мне доставили. Шли вы в Дикое Поле, а явились в порубежную крепость, где волею судьбы и бога я ноне поставлен воеводой. Будем же вкупе на ратной службе. Пьем, други!

Осушили кубки и навалились на снедь. Федька с улыбкой поглядывал на парней, говорил:

- Поотощали в бегах. Кожа да кости. Ничего, у меня быстро в силу войдете. Ешьте, други, не жалейте снеди. Вино пейте! Мало будет, еще повелю поставить. Чего-чего, а снеди у воеводы вдоволь.

Болотников отпил из кубка ячменной водки, закусил рябчиком, придвинулся к Федьке.

- Не томи, воевода. Поведай нам, как в боярскую шкуру влез.

- Э-э, брат, - усмехнулся Берсень. - Стрелял в воробья, а попал в журавля. Знать, на роду так было написано.

Федька вылез из-за стола, распахнул дверь и шагнул в сени. Негромко позвал:

- Викешка!

- Тут я, воевода.

- Побудь в сенях и никого не пущай.

Берсень плотно закрыл дверь и сказал:

- То мой человек.

Глянул на застолицу, но на лавку не сел. Крепкий, плечистый, не спеша заходил по горнице, устланной заморскими коврами. В покоях было светло от дюжины восковых свечей в медных шандалах.

- Мы ведь с тобой, Иванка, с прошлого лета не виделись. Помнишь, как кабальные грамоты жгли?

- Как не помнить. Ты после того в Дикое Поле подался.

- Подался, Иван. И до Поля дошел. Успел и с погаными повоевать.

Федька обнажил плечо.

- Зришь отметину? То от сабли басурманской. Добро еще руку ордынец не отсек... Потом на Волгу с ватагой сходил, купчишек тряхнул. А когда назад в Поле возвращался, на боярский поезд напоролся. Богатый поезд, одних возов более десяти. Однако и стрельцов было немало. Но не струхнули, навалились на обоз. Стрельцов и боярина посекли, но и своих гораздо потеряли.

Федька помолчал, выпил чару вина, закусил осетровой икрой и продолжал:

- Добрую добычу взяли. Вез боярин и зипуны, и вино, и оружие. Кубки и чары, из коих пьете, тоже из тех подвод. Нашли при боярине грамоту с царскими печатями. Норовили вскрыть, да стрелец помешал. Живым мы его оставили, чтоб о поезде выведать. Служилый-то перепугался и все нам выложил. С грамотой-де Тимофей Егорыч Веденеев на воеводство послан. Сам-то он из Рязани, ехал в засечную крепость с государевой отпиской. Выслушали мы стрельца, а Викешка, есаул мой, возьми да ляпни:

"А что, Федька, не поехать ли тебе воеводой в крепостицу?"

Вроде бы бакулину пустил, но ватага поддержала:

"Идем, Федька. И мы с тобой побояримся. Надоело по степи да по лесам рыскать. Охота нам в теплых избах пожить да баб потискать. Облачайся в боярский кафтан, мы же стрелецкие на себя напялим. Веди, Федька, в крепость!"

Призадумался я. А что, ежели и в самом деле на засеку с царевой грамотой явиться? Ватага грязная, немытая, самая пора на отдых встать. Однако и опаска брала. А что как заметят в крепости подмену? Тогда головы не сносить. А ватага знай задорит:

"Не робей, атаман. В случае чего назад из крепости махнем. Нас же боле двух сотен, выберемся. Езжай на воеводство!"

Ступил я тогда вновь к стрельцу, пытаю:

"Далече ли до крепости и велико ли в ней царево войско?"

Стрелец же отвечает:

"До крепости верст тридцать, войско в ней, должно быть, не велико, понеже крепость только срублена".

Тогда облачился я в боярскую одежду, а ватаге повелел в служилых наряжаться. А тем, кому кафтанов не хватило, наказал:

"Скажитесь челядью. В городе не задирайтесь, ведите себя смирно да учтиво. И всюду помните, что вы холопы боярские".

"Будем помнить, атаман!"

"Не атаман, дурни, а отец-воевода Тимофей Егорыч Веденеев. То накрепко зарубите".

На коней сели. Стрелец до засеки дорогу указывал, а потом пришлось его пристукнуть: выдал бы нас в крепости служилый, и отпустить нельзя. В тот же час в город вступили. И вот пяту седмицу воеводствую, - заключил Федька,

- Выходит, поверили царевой грамоте? - спросил Болотников.

- А то как же. Грамота с печатями. С такой подорожной меня даже батюшка на воеводство благословил, - ухмыляясь и заполняя чарки вином, произнес Федька.

- А как дворяне? Они-то ни в чем не заподозрили?

- Поначалу хлебом и солью встретили, на пир позвали, лисой крутились, а теперь, чую, поохладели. Особливо пушкарский голова да сотник Лукьян Потылицын.

- Чего ж так?

- Воеводство мое не по нраву. Я ведь тут иные порядки завел. Колодников из темниц выпустил, батоги отмени и, мздоимство пресек. Многих из приказных повелел на площади кнутом бить, а кое-кого и вовсе из Воеводской выгнал. Вот и осерчали на меня лихоимцы, готовы живьем проглотить. Да не выйдет. Вся крепость, почитай, за меня.

- А стрельцы?

- И служилые мной довольны. Я-то их сразу утихомирил.

- Ужель словом? - хохотнул Васюта.