Юстиниан

Тем не менее надо притвориться, что он заодно с «Горацием», и разузнать как можно больше о деталях заговора. Тогда Прокопий сможет арестовать заговорщиков до того, как они нанесут удар. Он станет героем — и наверняка получит достойное воздаяние за смелость и профессионализм. Либертас прекратила своё существование много лет назад, и здравомыслящий человек должен признать это и двигаться дальше. Внезапно ему в голову пришла счастливая мысль. Было ещё кое-что, чему могла послужить погибшая мечта, — и это кое-что способно принести удовлетворение без всякого риска...

Регулярно встречаясь с «Горацием» в некрополе в течение ближайших двух недель, Прокопий выяснил следующее: Марцелл, Аблабиус и Сергий вступили в сговор с мастером церемоний (нет сомнений, что при этом некая сумма перекочевала из рук в руки) с тем, чтобы их ложа на празднике оказались как можно ближе к императору. Третий сообщник, Сергий (от которого «Горацию» и поступали сведения), получил от своих друзей-офицеров заверения, что они поддерживают идею заговора и будут участвовать, собрав верных дворцовых гвардейцев из числа тех, кто недоволен постоянным урезанием жалованья и отменой привилегий.

Тогда Прокопий сообщил «Горацию», что получил достоверные сведения об участии в заговоре Велизария, и, хотя положение командующего не позволяет ему открыто объявить об этом, он собирается оказать заговорщикам всяческую поддержку. Огромный авторитет и популярность Велизария, по словам Прокопия, практически гарантировали заговору успех.

Разумеется, никаких подобных сведений не было и быть не могло, Прокопий всё это просто выдумал. Однако он знал: брошенные им семена не пропадут, а прорастут и дадут всходы. Намёки дойдут до Сергия, от Сергия — к офицерам... Постепенно слухи укрепятся настолько, что неминуемо всплывут при допросах арестованных и бросят густейшую тень на прославленного полководца.

«Какой прекрасный способ свести старые счёты», — думал префект. Теперь он сможет полной мерой вернуть должок — за все бесконечные часы, дни, месяцы и годы, которые он провёл в качестве историка и летописца, слушая хвастливые речи Велизария, восхваляющего самого себя и свои подвиги. Этот человек бесстыдно и жадно любил славу; неисправимый романтик, он и войну воспринимал как игру, а противников типа Витигиса или Тотилы — в качестве равных себе соперников... в спорте, заслуживающих уважения и вежливости, а не врагов, которых нужно уничтожить любой ценой. Это понял Нарсес — профессиональный солдат до кончиков пальцев — и, поняв, за два месяца закончил войну, которую Велизарий растянул на двадцать лет, принося этим неисчислимые бедствия людям и странам.

Если об «участии» Велизария станет известно, это вызовет общее смятение. Скорее всего, его ждёт публичное унижение, потеря богатств и званий, возможно, даже и свободы; а вместе с тем его «предательство» нанесёт Юстиниану такой удар, от которого тот не сможет оправиться, ибо считает Велизария не только слугой, но и другом. Пусть Либертас больше нет — но тиран и его приспешники получат по заслугам...

На пятнадцатый день октября весь дворец, а в особенности дворцовые кухни, гудели от напряжения — шла подготовка к большому банкету. Чистка, уборка, проверка списков приглашённых, дополнительная прислуга, рабы — всё это находилось в ведении Петра Патриция, и под его руководством дворцовые службы превратили Триклиний — большой пиршественный зал дворца — в роскошные покои, сверкающие великолепием. Здесь были расставлены ложа из редких пород дерева, усыпанные шёлковыми подушками; на столах сверкала драгоценная посуда — миски, блюда, кувшины и кубки из чистого золота, искусной работы. Повсюду висели гирлянды из цветов, от которых струился тонкий аромат.

После полудня начали прибывать гости — вся знать Константинополя. Сенаторы и патриции, военачальники и архиепископы, сам патриарх — все в лучших своих одеяниях. Мастер церемоний представлял императору каждого гостя, после чего их провожали на места в силентиарии. Улыбающийся и приветливый Юстиниан находил слово для каждого — дух его был светел, а тело полно сил после повторного освящения Айя-Софии. Храм стал ещё краше и величественнее, чем прежде.

На столах сменяли друг друга изысканные блюда, прекрасное вино лилось рекой, жареная баранина источала упоительный аромат — наконец с последней переменой блюд мастер церемоний провозгласил тост: за Флавия Аникия Юстиниана — трижды благословенного августа, восстановившего Римский мир.

Все поднялись с мест и вскинули чаши. Внезапно вздох ужаса пронёсся по залу — трое сенаторов достали из-под плащей кинжалы и кинулись к Юстиниану. Однако прежде, чем они смогли нанести удар, их скрутили и обезоружили тайные агенты, под видом простых слуг наводнившие пиршественный зал... Вырываясь, один из несостоявшихся убийц схватил нож со стола и полоснул себя по горлу. Кровь из перерезанной артерии ударила фонтаном, забрызгав мантию императора. Это был Марцелл — единственный из заговорщиков, которому удалось избежать пыток.