Юстиниан. Топот бронзового коня

    Но налёт не задался с самого начала. Ветер дул в лицо воинам шахиншаха, не давая стрелам точно попадать в цель. То же происходило и с копьями: те летели, сразу отклоняясь от намеченной траектории. Да и рукопашная схватка не решила исхода боя: Сита, Велисарий и Вуза не дремали давно, подготовили полки вовремя, и внезапного наскока не получилось. А когда из засады выскочил Фара со своими бойцами, персы в панике побежали. И ничто не спасло их от чудовищного разгрома: конница Вузы, настигая противника, саблями рубила наотмашь, уничтожив около тридцати пяти тысяч человек. А ромеи потеряли не более двух с половиной тысяч.

    Сита предложил широко отметить победу, но у Велисария настроение было иное. Он боялся новых провокаций, так как враг хотя и отброшен, но ещё далеко не разбит, и в любое время можно ожидать контратаки; просто распорядился выдать каждому рядовому по стакану вина с дополнительной порцией хлеба, да и в крепости не устраивал никаких торжеств - лишь обычный ужин в своём кругу. Сита оказался оживлённее всех и провозгласил тост за скорейшее окончание войны в Персии. Гермоген сказал, что хотелось бы, но прогнозы его неутешительны, шах Кавад не отдаст ни пяди своей земли. Вуза тоже считал, что пока рано успокаиваться. А Прокопий деликатно молчал.

    Попросили ул-Кайса спеть. Он, одетый в праздничную тунику, с пафосом ответил:

    - Прежде чем исполнить мои стихи, я напомню, что сегодня День Святой Феодоры - значит, именины императрицы. Предлагаю выпить за её здоровье, мудрой владычицы всех ромеев, яркого светила Романии. Ей желаю посвятить песню.

    Велисарий и Сита переглянулись, так как слышали сплетни об отношениях Имра и василисы, но не стали ничего говорить и согласно осушили кубки с вином. Стихотворцу подали кифару, и араб заиграл нечто проникновенное, мелодичное, чем-то похожее на трель соловья. Все внимали с благоговением. Неожиданно он осёкся, жилы на его шее вздулись, а из горла вырвался дикий хрип; фаворит супруги Юстиниана, уронив музыкальный инструмент, попытался разорвать на себе тунику, вроде бы ему было тесно в ней, и не смог, и свалился наземь. Слуги бросились его поднимать, но отпрянули в ужасе: кожа под одеждой дымилась, источая отвратительный запах. Гости и хозяева повскакали со своих мест и, заткнув носы, бросились кто куда, вон из трапезной-триклиния.

    Отдышавшись на свежем воздухе, Велисарий спросил у Ситы:

    - Как ты думаешь, что сие может означать?

    Тот обмахивался краем плаща:

    - Не могу представить… Понимаю только одно: наш араб скончался не по собственной воле.

    - Получается, что его убили? Кто? Зачем?

    Находившийся рядом Прокопий отметил:

    - Геродот пишет, что примерно таким же способом умертвили финикийского царя Аспаркама: пропитали его тунику снадобьем, поначалу безвредным, а потом, под воздействием воздуха, превратившимся в страшную отраву.

    Лис перекрестился:

    - Свят, свят, свят! Да кому ж это было нужно? Я сейчас не про финикийца, как вы понимаете…

    Гермоген покашлял в кулак:

    - Мало ли кому… Кто-то ревновал сильно, может быть?

    Все взглянули на него изумлённо:

    - Ты считаешь?…

    Тот отвёл глаза и развёл руками:

    - Ничего считать не могу, ибо не располагаю никакими фактами. Высказал догадку, ничего боле.

    Вуза произнёс:

    - Господа, господа, надо сохранять осторожность. Мало ли кому что покажется! Нам судить о жизни августейших особ не по чину. Коль убили - значит за дело.

    Сита возразил:

    - Этак рассуждать, то получится, что убить безнаказанно можно каждого. Существуют законы, нормы, правосудие…

    - На пергаментах - да. Но в реальной жизни?

    - Мы не варвары, между прочим!

    - Кто тебе сказал?

    В общем, смерть несчастного ул-Кайса всех разволновала. Слуги с большими предосторожностями, в кожаных рукавицах, чтобы не касаться отравленной материи, завернули труп в одеяло и незамедлительно положили в гроб, тут же заколотив крышку. Похороны были скромные. Вещи Имра сожгли. И стихи его, дошедшие до нас в некоторых списках, - лишь ничтожная часть сочинённого этой незаурядной личностью - удальца, гуляки, соблазнителя женщин и царя в изгнании.

    Больше остальных опечалилась Антонина: молодой человек ей нравился, и она хотела познакомиться с ним поближе. Думала: уж если тётя Феодора, набожная, сильная, не смогла устоять перед этим херувимчиком, то, наверное, было отчего. И вздыхала: «В Даре скучно, гнусно и тоскливо. Никаких надежд на скорое возвращение. И зачем я решила выйти за Велисария?» Оставалось лишь одно развлечение - юный Феодосий; но его по-прежнему держали в войсках, и жене командующего восточной армией Романии приходилось ждать, разрешат ли Фотию и сводному брату отдохнуть от боевых действий и приехать в крепость, под крыло матери. Случай выдался в середине августа.

7