А она прильнула к нему доверчиво, словно девочка к своему отцу, от которого ждёт защиты, понимания и заботы.
Близость их возникла много позже - месяца четыре спустя; и не потому, что он этого страшился, и не потому, что она предпочла платонизм отношений плотской любви. Просто Феодора сказала: «Если ты согласен на мне жениться, то давай заключим церковный брак и не будем любовниками без венца. Не хочу более грешить». Он отнёсся с пониманием к этим её словам и послал за благословением к отцу. Л пока его письмо шло в Вердяню и ответное - в Константинополь, минул месяц. Но ответ был неутешителен: Савва отказался принять в семью бывшую фиглярку; даже пригрозил: если Пётр женится без благословения, проклянёт. Сын смириться не захотел и отправился в Вердяню добиваться положительного решения лично. Разговор с родителем получился резкий, с криками и руганью, чуть не переросший в побоище. Только женщинам - Вигилянции и Милице - удалось разнять распалившихся не в меру мужчин. Но потом посидели, выпили сливовицы, вроде помягчели, молодой человек рассказал притчу о Христе; Савва слушал его вполуха, дул в обвисшие сивые усы и бубнил упорно: «Шлюхе не бывать у нас в доме. Только через мой труп». Неожиданно поперхнулся, покраснел, захрипел и умер.
После похорон стали думать: как знамение это свыше можно истолковать? То ли Бог прибрал Савву за его упрямство, устранив тем самым препятствие к свадьбе, то ли наоборот - покарал Петра за его несогласие с отцом? Пётр подвёл итог: «Старший мужчина теперь в роду - дядюшка Устин. Испрошу благословение у него. Если не откажет - женюсь».
Тут возникло новое препятствие - тётушка Евфимия. Дело в том, что супруга Юстина управляла им, как хотела, грубо и довольно бесцеремонно. Он привёз её много лет назад из похода в Сирию, сделал своей рабыней-наложницей, а затем женился. Звали ту в девичестве Луппикина, а крестили под именем Евфимии. И она командовала старым воякой без зазрения совести. Во дворце императора он считался авторитетом, грозным комитом экскувитов, а в особняке ходил паинькой, тише воды и ниже травы, потакая женщине во всех глупостях. Объяснял это просто: «Каждый должен знать своё дело. Я умею управлять гвардией. Душу вытрясу, а добьюсь от гвардейцев безусловного исполнения моего приказа. Но в домашних заботах - ничего не смыслю. И не надо. Для сего имею супругу. Пусть хлопочет: ей занятие и мне радость». И старался не вступать с Евфимией в споры.
Посоветовавшись с женой, так сказал племяннику: «Понимаешь, Петра, лично я не против. И могу благословить хоть сейчас. Но Евфимия, увы, запрещает. Говорит, что знает эту всю семейку Феодоры от своей подруги, что доводится кузиной начальнику ипподрома. Дескать, мать у Феодоры была шлюха и детей своих вырастила шлюхами. А в особенности - младшенькую дочь Анастасе. Пляшет голой, а потом отдаётся без разбору именитым гостям. А когда именитые выбиваются из сил, отдаётся их слугам. Ненасытная страшно. Говорит, жалеет лишь об одном: что у женщины только три места для совокупления. Было б больше, выходило б слаще! Ничего себе христианка, да?» Молодой человек нервно произнёс: «А при чём тут Феодора? У неё теперь иной образ жизни, обитает отдельно, с сёстрами практически не общается». - «Да, конечно, - согласился Юстин. - Хорошо, что раскаялась. Но Евфимию разве разубедишь? Если что втемяшилось дуре-бабе в башку, обухом не выбьешь». - «А без тётушки ты благословить не посмеешь?» - зло спросил племянник. Дядя пробасил: «Выбирай слова! Я посмею все, что ни захочу. Но противоречить жене - значит разжигать очаг недовольства в доме. А большой костёр начинается с искорки. И покой в семье - превыше всего. - Помолчал и добавил: - Мой тебе совет: погоди. Поживи с Феодорой так, без венчания. Подбери ей приличный домик, скажем, в Леомакелии - там, где селятся приличные люди - архитекторы, юристы, военачальники. Денег я подкину. А со временем или вы расстанетесь, или вы поженитесь, если моя старуха сменит гнев на милость. Главное теперь - сбить волну, переждать». Пётр был не против.