Юстиниан. Топот бронзового коня

    - Про стаканчики мы и не подумали! Неприлично, конечно, но придётся пить прямо из кувшина.

    - Ничего, не страшно. А тем более, что ножа тоже нет. И придётся яблочный пирог рвать руками.

    - А давайте кусать прямо с двух сторон.

    - Этак мы измажемся все в начинке.

    - Велика беда! Рядом Ликос - подойдём, умоемся.

    Весело болтая, осушили кувшинчик, закусили выпечкой. Раскраснелись, перешли на «ты». Сын Савватия, полулёжа, подперев голову рукой, глядя на неё зачарованно, снова попросил:

    - Фео, расскажи о себе подробнее.

    Та ответила с явным неудовольствием:

    - Да куда ж подробнее! Все, что было можно, я уже рассказала.

    Пётр удивился.

    - Ничего себе! Знаю только о твоём детстве и о том, что училась в Египте.

    - Этого достаточно.

    - Нет, позволь. Так несправедливо. Я тебе поведал о своей жизни, о Юстине и Октагоне. Ты должна отплатить мне той же монетой.

    Девушка совсем помрачнела:

    - Никому я ничего не должна. Понимаешь?

    - Ну, прости, пожалуйста, может быть, я выразился не совсем деликатно. Но по сути-то правильно! Получается, хочешь от меня что-то скрыть.

    Посмотрела в сторону:

    - Не исключено, что хочу.

    - Ты меня пугаешь.

    - Если расскажу, испугаешься ещё больше.

    - Ой, ну хватит надо мной насмехаться.

    - Я не насмехаюсь, поверь.

    - Нет, ну, Фео, шутка затянулась. Хорошо: не хочешь - не говори. Мне претит с тобой пререкаться.

    Посмотрела на него с грустью. И сказала медленно:

    - Всё равно узнаешь, рано или поздно… Значит, лучше правду ты услышишь теперь, чем потом резать по живому.

    Он встревоженно приподнялся на локте:

    - Я теряюсь в догадках, Фео… Неужели всё настолько серьёзно?

    - Очень. - Сев немного поодаль, обхватив руками согнутые колени, глядя вдаль, в серые стволы мандариновой рощи, грустно начала: - Мы ушли от отчима вчетвером - мама и три дочки. Старшей, Комито, было девять. Младшей, Анастасо, - пять. Средней, мне, исполнилось семь… Мама зарабатывала как прачка, но таких скудных денег нам хватало только на чёрствый хлеб. И тогда Комито пошла в танцовщицы…

    - Неужели? - воскликнул Пётр с досадой; ведь в то время слово «танцовщица» хоть и не было синонимом слова «гетера», но стояло по смыслу очень близко.

    - Нет, вначале выступала просто в мимансе, а когда ей исполнилось одиннадцать, стала пользоваться вниманием у мужчин-зрителей…

    - Ох, всего одиннадцать! Девочка ещё!

    - Девочка, конечно. И её не брали как женщину. А таким же способом, как и мальчиков при богатых господах… Ты меня понимаешь?

    Сын Савватия весь пылал от смущения. Даже произнёс:

    - Может быть, не надо этих подробностей? Я не знал, что придётся говорить на подобные темы… И тебе тяжело, и мне.

    Но она отрезала:

    - Нет уж, слушай! Лучше горькая правда, чем красивая ложь. - Посопев, продолжила: - Я ей помогала. Гладила одежду для выступлений и таскала на себе реквизит. В десять лет меня тоже взяли в миманс.

    - И тебя! - ахнул Пётр.

    - И меня, - подтвердила девушка жёстко. - Я прошла тот же путь, что и Комито. Поначалу мне даже нравилось: танцы, музыка, дармовая еда, плотские утехи… Много-много плотских утех!

    - Замолчи! Не надо!

    - Слушай, раз просил. Наибольшей известностью пользовался номер с дрессированным гусем. Я плясала на столе обнажённая - лишь лоскут материи прикрывал интимное место. А затем ложилась на спину, запрокинув голову, подложив под поясницу подушку. Ноги были раздвинуты широко-широко… Между ними Анастасо, младшая сестра, помогавшая мне, сыпала зерно. А учёный гусь Гавриил, прыгнув ко мне на стол, склёвывал это просо изо всех моих складочек… Публика ревела в восторге.

    Молодой человек молчал, глядя на неё потрясённо.

    Феодора заговорила вновь:

    - А когда мне исполнилось тринадцать, покорила сердце одного высокопоставленного господина. Щедрый был до безумия. И увёз меня к себе в Пентаполис. Осыпал дарами. Я жила как царица: одевалась в шелка и порфиру, с головы до ног в серебре и золоте, яхонтах и алмазах; ела только на золоте и спала на пуховых перинах… Но потом всё кончилось, он меня прогнал…

    Сын Савватия терпеливо слушал, лишь порой утирая выступивший пот. Собеседница заключила:

    - Я помыкалась по нескольким египетским городам, проедая последние оставшиеся у меня драгоценности. А попав в Александрию, от горячки чуть не умерла. Так бы и случилось, если бы не сестры-монашки из монастыря Святого Георгия, если бы не владыка Севир. После их заботы, утешений, лекарств, ласковых речей, после наставлений на путь истинный я сумела обрести душевное равновесие и поверить в себя. Обрести истинную веру. Подойти к пониманию истинного Бога. И теперь мне ничто не страшно. Ибо у меня есть Он. Тот, Который защитит и спасёт! Да, была настоящей грешницей, падшей женщиной. Но раскаялась и очистила свою душу. И уверена: Он простил меня и помиловал. Ибо отдал за нас, грешных, жизнь земную.

    Наступило молчание. Пётр не знал, что сказать. Феодора несомненно нравилась ему, сильно, колдовски, необыкновенно, но её прошлое потрясло помощника комита экскувитов. Он - и танцовщица, хоть и бывшая? Он - и наложница богатея из Пентаполиса? Можно ли примириться с этим?