Татаров.
Он живет со мной, потому что он сирота и нищий. Вы же знаете, его отец, Павел Кизеветтер, был моим другом. Он с отцом бежал сюда, когда ему было двенадцать лет.
Трегубова.
У вас есть свой дом.
Татаров.
А в вашем доме? Я не могу принимать того, кто мне мил? А?
Трегубова.
Я его боюсь
(переход к креслу).
Татаров.
Понимаю. Вы отказываетесь от дружбы со мной.
Трегубова
(вышла к креслу).Вы меня измучили.
Башк/атов/ встает.
Кизеветтер.
Тетушка боится меня. Ха-ха! Почему она боится меня?
Трегубова
(к Татарову). Разве вы не видите, что он безумный?
Татаров.
Глупости.
Кизеветтер.
В чем же безумие мое?
Трегубова
(тихо).Я не хочу, чтобы вы бывали здесь.
Кизеветтер.
В чем же безумие мое?
Трегубова.
Оставьте меня (плачет).
Молчание.
Татаров.
Тише. Лидочка, бросьте. Ну, дайте руку. (Берет ее руку, целует. Поднимает ее голову и целует в губы.) Ну, успокойтесь, успокойтесь.
(Посадил Р/емизову/ на кресло.)Отнеситесь к Диме ласковей. Он безработный. Думаете ли вы об этом? Ведь их рассчитали пять тысяч.
Кизеветтер.
В кого мне стрелять за то, что меня рассчитали?
Татаров.
В советского посла.
Трегубова
(переход за кресло).Зачем вы говорите безумному такие вещи?
Татаров
(пафосно, страстно, позируя).Европа ослепла. Дайте мне трибуну. Я закричу в глаза Европы: большевизм вторгается в тебя. Дешевый хлеб…
[353]Каждое зерно советской пшеницы — бацилла рака. [Каждое зерно — новый безработный.] Европа, ты слышишь? Он съест тебя изнутри, рак безработицы. Дайте мне трибуну! Римский папа! Хм… Наденьте на меня тиару и далматик Римского папы… А? Я — я, а не он, жирный итальянец в очках, должен призывать ее на борьбу с большевиками.
Кизеветтер
(смех).Ты бы хорош был в тиаре!
Татаров медленно уходит и садится за стол.
А тетушка смотрит на меня с ужасом. Она удивляется: Дима шутит. (С ненавистью самобичевания.)Я ведь ребенок, тетушка, совсем ребенок, воспитанник кадетского корпуса. И главное, добрый, очень добрый. Я никого не хочу убивать. Честное слово. И почему это я такие серьезные мысли должен продумывать, а?
Молчание.
Слышишь, Николай Иванович?
Татаров.
Ну…
(9.IV.)
Кизеветтер.
Молодость — а?
Татаров.
Ну…
Кизеветтер.
Неужели молодым всегда приходилось продумывать такие трудные, кровавые мысли. А? Молодость. Всегда так бывало с молодыми, или бывало иначе? Шопен. Молодой Шопен, он тоже так странно жил?
(9.IV.)
Татаров.
Молодой Шопен жил на острове Майорка. У него была чахотка.
Кизеветтер
(встал).Чудно. Чудно. Чудно. Своя кровь льется из своего горла
(Сильно, нервно, яростно, рвя воротник.)А почему я [должен] не могу лить чужую кровь из чужого горла? А?
Трегубова
(переходя к Татарову).Он бредит. Разве вы не слышите?
Кизеветтер.
Я, например, ни разу в жизни не видел звездного неба в телескоп. Почему? Почему моей молодости не положено было смотреть в телескоп?
Трегубова.
Я не могу слушать его.
Кизеветтер.
А? А? У меня нет галстука. А галстуков сколько угодно. Денег у меня нет! А у кого деньги? Раздайте всем деньги! А? Слишком много населения, и слишком мало денег. Если население увеличивается, его надо уничтожать. Делайте войну!
(Сел. Молчание.)Или, например, у меня никогда не было невесты. А? Я хочу, чтобы у меня была невеста.
Татаров
(встал — к креслу).У тебя никогда не будет невесты.
Кизеветтер.
Что? Почему?
(Подход/ит/ к Татарову.)Почему? Почему? Почему?
Татаров.
Потому что распалась связь времен
[354].
Кизеветтер
(кричит сухо, нервно).В кого мне стрелять, оттого что распалась связь времен? В кого стрелять?
Татаров.
В себя.
Трегубова.
Уходите. Вы слышите? Уходите.
(9.IV.31.)
Татаров.
Ну, успокойтесь! Дима. Ступай.
(Кизеветтер — к стулу.)Подожди меня на скамье.
Кизеветтер
(берет шляпу, бумажник, идет, пугает Трегубову).А тетушка боится меня!
Большая сцена ухода.
Кизеветтер уходит. Молчание.
Трегубова.
Вы собираетесь уходить? Я думала, что вы переночуете.
Татаров
(диктуя).Выслушайте меня внимательно. Завтра вы отправитесь в пансион. Возьмете с собой лучшие платья.
Трегубова.
Я ей показала одно, которое она назвала серебряным. (Вытаскивает на середину сцены коробку.)