Мирно и согласно закончился совет. Но никто не мог знать, какие занозы остались в сердцах Бату-хана и Субудай-багатура.
Весть о том, что поход не сегодня-завтра будет продолжен, мгновенно облетела огромное становище. Больше стало движения, шума, вновь стала слышна воинственная монгольская песня:
Из ближних и дальних разведок возвращались лазутчики Субудая. Каждое их донесение тотчас же доводилось до сведения Бату-хана.
Много бесценных качеств полководца у Субудай-багатура. Это Бату-хану приходилось признать. Кто лучше его смог бы наладить охрану ханской ставки? Никто. Смог бы кто из ханов так построить войско в походе? И спрашивать нечего, и захват городов приступом никто столь умело не проведет. А как ловко использует он пленников и во время боя, и на отдыхе! Но совершенно особые заслуги у него в создании ближней и дальней разведки. Степные осведомители, оставленные на границе с Русью и в некоторых княжествах после битвы на Калке, лазутчики в дальних краях под видом купцов, соглядатаи из числа посланников, ведущих мирные переговоры. А венгерский монах — это случайная, но крайне своевременная удача Субудая.
Монаха сразу узнал Глеб Рязанский:
— Это же Юлиан!
Оказалось, что еще два года назад они встречались в половецкой степи, где Глеб Рязанский скрывался от расплаты за свои злодеяния.
— А где же остальные? — радостно удивился Глеб старому знакомому. — Вас ведь было четверо?
Юлиан, одетый не по-монашески, а как все степняки, при бороде и усах, опять же противопоказанных монаху-латинянину, не выказывал ни испуга, ни беспокойства. Сразу угадал, что не Глеб Рязанский тут главенствует, отвечал не ему, а одноглазому старику, похожему на бабу. По узкому глазу и отсутствию на лице волос признал в нем монгола, хотя тот был в русском медвежьем тулупе и в сапогах с собачьим мехом внутри и рыжим телячьим снаружи.
— Да, было нас четыре монаха-проповедника.
Субудай кинул взгляд на нукеров, те поняли без слов:
— Он был один.
— Мы вышли из венгерского монастыря, что в Пеште, добрались до половецкой степи. Там и видел нас рязанский князь. Сначала шли легко, а потом нужду стали испытывать и в пище, и в одежде. Мы со старшим братом Герардом решили двух младших продать в рабство, но их никто не захотел покупать. Мы их отправили обратно в Венгрию, а сами продолжали двигаться вперед.
— Ай-яй-яй! Братьев продать хотели! — затряс сивой бородой Глеб Рязанский с таким негодованием, будто это не он собственноручно умертвил шесть братьев своих кровных, а неназванных.
Субудай сердито махнул на него плеткой, продолжал расспрос:
— Куда же это — вперед?
— Туда, где восток соединяется с севером и где зародился устрашающий, смертоносный вихрь воинственных кочевников.
— А откуда ты прознал про них?
— До Папы Римского дошли слухи, что пали цветущие страны Мавенахра, Хорезм, и он захотел узнать, что это за Чингисхан, какие такие могущественные силы появились.
— Узнал?
— Альберик из аббатства Трех фонтанов собрал рассказы очевидцев и сообщил, что монголы имеют голову большую, шею короткую, весьма широкую грудь, большие руки, маленькие ноги, что сила у них удивительная, что они ничего не боятся, ни во что не верят, ничему не поклоняются, а король их называет себя королем всех королей.
Субудай беззвучно посмеялся, подождал, не скажет ли монах еще что-то. А тот ждал тоже с готовностью быть предельно откровенным.
— Если аббат собрал россказни очевидцев и сведения, придуманные ими, зачем послали еще и тебя с братьями?
— Папа пожелал узнать, каковы дальнейшие замыслы монголов.
Субудай захохотал:
— Наши замыслы? — Он давился горловым клекотом. — И ты их узнал?
— Да. И уже сообщил папскому легату в Венгрии епископу Перуджи, что вы готовите вторжение в русские земли, а затем намерены идти на завоевание Рима и других стран.
— Зачем же ты во второй раз пришел?
— Узнать все подробнее.
— Узнал? — Трудно было понять, издевка или угроза в голосе багатура.
— Узнал, что монголы у реки Волги разделились и ждут, чтобы встали реки и болота, чтоб своим множеством заполнить всю страну русскую.
Субудай задумчиво молчал, рассматривая монаха тем проникающим взглядом, которого не выдерживал даже Бату-хан.
— Ты хороший лазутчик, жалко тебя убивать. Пойдем к джихангиру.
Они направились к золотой ставке. Глеб Рязанский посунулся было за ними, но Субудай метнул на него такой взгляд, что старый братоубийца понял, кто он тут есть, подобострастно улыбнулся с низким поклоном.
Бату-хан внимательно слушал рассказ монаха, перебил его, лишь когда речь зашла о продаже двух братьев в рабство:
— Отчего ж их не купили? Малосильные и тощие?
— Да-а, кожа да кости. Мы с Герардом тоже еле передвигались.
— Где же Герард? Ты его продал? — без тени улыбки спросил Бату-хан.
— Нет, он умер в степи недалеко от моря Хвалисского, — поспешил заверить монах.
— А твой король не хочет ли сам воевать землю орусов?