Юрий II Всеволодович

— Ты ведь это мне говорил, хан Кулькан? — требовательно спросил Бату-хан и выжидающе умолк.

— Да, да, это! Чего мы ждем? — запальчиво выкрикнул сидевший напротив Субудая Кулькан. — Разве мы не могли еще месяц назад взять и сам Ульдемар, главный город русского эмира?

Субудай молчал.

— Потеряли столько времени!

Субудай вскинул на молодого хана свой вопрошающий глаз:

— Скажи, что такое Колокша?

— Не знаю.

— А Пекша?

— Город орусов?

— А Москва?

— Ну-у, город маленький.

— Не только город, это также и река, а еще есть Клязьма, Зоря, Яуза. А больше всех — Ока.

— Так что?

— Все они замерзли сейчас, покрылись прочным льдом.

— Знаю, но к чему ты клонишь?

— Все эти речки нам пришлось бы переплывать, а берега у них обросли непролазными лесами среди болот и топей, в иные из которых конь с ушами может уйти. Я, в отличие от всех вас, бывал здесь в летнюю пору, знаю, что говорю.

— Но сейчас-то все реки замерзли, так чего же мы не идем?

Субудай сердито сверкнул глазом, буркнул:

— Так надо!

Бату-хан слушал перепалку терпеливо, лишь тонкие губы змеились в брюзгливом нетерпении. И в глазах порой при словах Субудая вспыхивал опасный огонек, но старый воитель не считал нужным замечать это своим единственным глазом. Не считая возможным для себя унизиться повторением вопроса и не желая дать прорваться своему гневу, Бату-хан сделал заход издалека:

— Незадолго до кончины Потрясателя вселенной Священный Правитель всех стран и народов собрал нас, наследников его великого дела завоевания мира, и спросил, в чем заключается высшая радость и наслаждение мужчины. Кто-то из нас ответил, что в соколиной охоте, и все были с ним согласны. Но Священный Правитель не одобрил нас. Он сказал, что величайшее наслаждение и удовольствие для мужа состоит в том, чтобы подавить и победить врага, вырвать его из жизни с корнем, захватить все, что он имеет, заставить его замужних женщин рыдать и обливаться слезами, превратить прекрасных супруг в свою подстилку, целовать их ланиты и сосать их сладкие губы цвета грудной ягоды… Разве не проделали мы все это на Е-ли-цзянщине? А? Что скажешь на это, мой мудрый Субудай-багатур?

Субудай поднял на хана глаз, в котором заметна была незлая усмешка:

— Но, великий джихангир Бату-хан, разве царевичи наши, темники и тысяцкие уже съели все лепешки и всех баранов, выпили все орусские меда, разве недостало кому из них красной женки? Если не так, о джихангир, вели выбить мне последний глаз!

— Ты прав, мой мудрый Субудай-багатур, все это есть у них. Есть в кожаных китайских сундуках и чувалах меха и дорогие ткани, есть золотые изделия, многоценные камни, есть рабы — искусные в работе мужи и светловолосые юные девы, но только не прах ли все это? Каждый из нас хочет стать самым богатым на Керулене, однако еще сильнее каждый из нас хочет иметь славу, равную славе — пусть одной на всех! — нашего общего предка, Потрясателя вселенной, Священного Правителя, не так ли?

— Так, так! — горячо отозвались молодые чингисиды, а в единственном глазу Субудая увидел Бату восхищение и истинное поклонение, не догадываясь, что они — лишь отблеск того обожествления, с которым смотрел когда-то молодой воин, вчерашний пастух и бродяга, Субудай на его деда.

Субудай велел подать пергамент, показал на нем коротким заскорузлым пальцем синюю жилку — Оку и черную точку на ней — Коломну.

— Это крепость Ик. Она не велика, но укреплена, как Е-ля-цзянь. Пусть овладеет ею со своим туменом храбрый хан Кулькан. А поможет ему старший темник Бурундай.

— Я управлюсь один! — вскинулся Кулькан.

Царевичи-чингисиды переглянулись понимающе и со скрытой насмешкой: все они слишком хорошо знали, что подобно тому, как Бату-хан лишь называется главой похода, а все его обязанности исполняет непобедимый Субудай-багатур, и чингисиды возглавляют десятитысячные конные отряды лишь для виду, к каждому приставлен опытный темник. Так было во время похода, так и сейчас главный вождь Субудай станет через темников руководить всеми действиями: разведкой, замыслом и обеспечением сражений. И Кулькан не может не знать этого, он лишь делает вид, будто возглавляет тумен из десяти тысяч коней, но всю власть над воинами имеет не он, а приставленный к нему опытный советник Бурундай, который прошел череду войн и походов с самим Чингисханом. Никого из царевичей их двусмысленное положение не смущало и не обижало, они во всем полагались на своих советников, а сами охотились да предавались пьянству.

Но вот Кулькан, видно по неразумности своей, настаивал:

— Разве я один не справлюсь?

— Справишься! Как не справиться! — подобрел отчего-то Субудай. — Только я придам твоему тумену еще пять тысяч кипчаков и один неполный тумен из новобранцев, а за ними нужен пригляд, вот Бурундай тебе и пригодится.

— Это конечно! Пускай его! — расплылся в улыбке Кулькан. Все его юное безусое лицо воспламенилось от сознания, что под его началом будет даже и не один тумен, а больше двух. — Когда идем, мудрый Субудай?

— Я жду возвращения лазутчиков. К тому же некий венгерский монах объявился в степи. Я послал за ним нукеров. Как вернутся, так сразу и пойдем.