— Песню, песню, — уже не требует, а словно бы умоляет их старшина — идут через город, как же так, курсанты без песни.
И из задних рядов, где по ранжиру оказались те, кто пониже ростом, взвивается задористый тенорок, и сразу равняется дружный шаг:
Кто это, почти на «шкентеле» — в конце строя с веселыми колючинками в голубых глазах? Голос не сильный, но с такими нотками задушевности и призыва, что строй как будто ждал, грянул, выдохнул в такт:
Возле казармы старшина останавливает. Долго выравнивает зубчатку сапог, чтобы были все на одной, как стрела, нагуталиненной линии.
— Курсант Гагарин, выйти из строя!
Юрий послушно вышагивает на середину, поворачивается лицом к шеренгам, пронзающим сотнями вопрошающих, любопытных глаз. Что случилось, по какому такому поводу вызван этот щуплый, но крепкий на вид паренек?
— За хорошую песню объявляю вам благодарность!
Юрий еще не знает, что нужно ответить: «Служу Советскому Союзу!», сконфуженно приподнимает плечи, краснеет — первое поощрение?
В курилке товарищи не дают прохода:
— Да ты, брат, артист, Гагарин… Случайно не в консерватории научился?
— Летчику не петь, а летать надо…
— Без песни далеко не улетишь! — Это убежденно произносит и тем как бы ставит точку высокий, подтянутый парень. Протягивает руку: — Юра, твой тезка. По фамилии Дергунов.
И вот еще двое, уже сдружившихся, раскрывают портсигары и примыкают к ним:
— Валя Злобин.
— Коля Репин…
Юрию нравится новая жизнь, он действительно словно рожден для нее. Ранним утром, когда еще сонным дыханием полна казарма и на двухъярусных, «двухэтажных», койках не шевельнется ни одно одеяло, голос дневального взрывает настоянную на домашних снах тишину:
— Подъем!
И — пружиной с койки! Майку, брюки, портянки, сапоги, — все это хватаешь еще в полусне и сам не помнишь, как через минуту стоишь в строю, в полном военном своем облачении.
— Бегом марш!
Строй набирает дыхание, разгоняется как паровоз — с медленного бега на ускоряющийся, и чувствуешь — силой, бодростью наполняется каждый мускул. Специальный — только для летчиков — комплекс физических упражнений, умывание только холодной водой, заправка постелей, так, чтобы одеяло было подвернуто ровной «грядочкой», и снова в строю на утреннем осмотре стоишь сильный, красивый, блестя, сияя каждой надраенной пуговкой, пряжкой ремня. Не беда, что почти замыкающий в шеренге.
На завтраке проспишь добавку — первокурсникам всегда кажется, что каши дают маловато. Через полгода и эту не всю доешь. Потом строевые занятия на плацу и уставы.
Перед Юрием книжечка, в которой он читает о себе: «Военнослужащий Вооруженных Сил Союза ССР есть защитник своей Родины — Союза Советских Социалистических Республик. Военнослужащий должен свято и нерушимо соблюдать законы и военную присягу; быть дисциплинированным, честным, правдивым, храбрым и не щадить своих сил и самой жизни при выполнении воинского долга; беспрекословно повиноваться начальникам и защищать их в бою; как зеницу ока оберегать знамя своей части».
И вот, вот самое ожидаемое доверие — ему вручают настоящее боевое оружие — автомат Калашникова. Чем-то похож он на те, с круглыми дисками-магазинами, что Юрий видел в руках проходящих через Клушино красноармейцев. Капитан-командир взвода привычно берется за ремень, снимает автомат с плеча, показывает перед строем, держа в руках, как нечто живое, знаемое им до каждого винтика, до каждой царапинки на прикладе. Просто и сурово звучит его объяснение:
— Наиболее действенный огонь — на расстоянии до четырехсот метров. Прицельная дальность стрельбы — тысяча метров. Дальность прямого выстрела по грудной фигуре — триста пятьдесят метров, по бегущей фигуре — пятьсот двадцать пять метров…
По «грудной», по «бегущей» — это тебе уже не игрушка, а оружие, врученное Родиной и народом. Как стихотворные, повторяешь строчки, от которых пахнет порохом: «Основные части и механизмы автомата: ствол со ствольной коробкой, с прицельным приспособлением и прикладом, крышка ствольной коробки, штык-нож, возвратный механизм, затворная рама с газовым поршнем, газовая трубка со ствольной накладкой, затвор, шомпол, цевье, магазин, пенал с принадлежностью, ножны…»
Перед первым выездом на стрельбище старшина выдает патроны, и опять память детства — по отстреленным гильзам учился когда-то считать до десятка, потом до сотни, складывал, отнимал. Теперь патроны с круглыми толстенькими пулями укладываешь в магазин, как металлические фасолины в плотный стальной стручок.
— На огневую позицию шагом марш! Заряжай!