- Скорей… помоги мне, княжич! Чай, видишь: горит добро… И добрых жён там секут ножами… Пошли своих отроков, сам иди: волхвов тех надо мечом посечь…
- Теперь уже поздно! - ответил княжич, опять обретая привычное равнодушие к делу князя, думая лишь о заботах своей судьбы.
- Ты видишь неудержимость того голодного буйства? - спросил он с бессмысленной, злой усмешкой, не отрывая глаз от реки, где плыли отцовы ладьи, и быстро прикидывая: как скоро надо спускаться к своей ладье, чтобы князь не застал его здесь, в посёлке? - То буйство грозе подобно!
- Да… сотворил ты дело! - с тоской ответил Страшко. - Твоё нераденье сгубило многие души.
- Меня не срами: убью! - Ростислав свирепо склонился над тиуном. - Ибо не я сгубил, а судьба!
- Ан, ты…
Ростислав с размаху ударил Страшко сапогом в лицо. Тот бессильно ткнулся в траву и горько заплакал.
- Что я отвечу князю? - забормотал он с тоскливой болью. - Чем перед ним оправдаюсь в погибели добрых душ? Как за добро порушенное отвечу?
А белые паруса подходили к холму всё ближе. Княжич мог уже видеть, как много плывёт их, что первая - больше всех и с алым княжеским знаком.
Спеша, он подумал о Пересвете:
«Ох, где же ты, юная дева? Ужели уеду в Киев один? А надо бы вместе с нею…»
Подумал и вмиг забыл: за космами чёрного дыма, уже густо летевшего не только от складов, но и от изб разгромленного волхвами посёлка, неслись, как в битву, белые паруса. Испуганный ими больше, чем делом волхвов, Ростислав велел своим отрокам:
- Ну, пошли! - и с этой минуты уже не смотрел ни на дым, ни на белую стаю княжьих ладей.
Не вслушиваясь в далёкие гулы и крики, в горький призыв набата, словно чужой, он заспешил от избы к своей походной ладье.
У самой реки он вдруг оглянулся: послышался хруст песка. Это за спинами отроков, вдоль воды, сюда же бежали парень, две девы и босоногий мальчишка. Видно, они успели уйти из посёлка низом, засели где-то в кустах, но вот - увидели лодку. Увидели и пошли к ней, чтобы залезть в неё и уплыть от беды подальше. Ан княжич дошёл к ней первый…
Не зная, идти теперь к ней или снова бежать в кусты, они нерешительно затоптались на месте. И в это мгновение княжич в одной из двух девушек, шедших с парнем, узнал Пересвету. Вторая была Любава. Лицо некрупного парня тоже было заметным: на нём алел узловатый огромный шрам, идущий от уха до уха…
«Да это же отрок Данилы-книжника, Кирька! - сообразил Ростислав, и в сердце его опять колыхнулась удаль. - Ну, вот со мною и дева! - подумал он с жадной силой. - Прощай же навеки, отче!..»
Дав знак своим отрокам погодить с отъездом, Ростислав пошёл к Пересвете.
- Боярышня… ты? - спросил он по-братски мягко, еле сдерживая ликующую усмешку. - Ну, вот и славно. Всё тут само собою сошлось…
Пересвета беспомощно оглянулась. Сзади неё, у нижней избы, кричал одержимый Клыч. А здесь, впереди, стояли немилый, злой Ростислав и трое угрюмых слуг. Рядом же только мальчик Ермилка, испуганная Любава да слабый, хоть смелый Кирька с луком и тулой, из которой торчали стрелы…
Откуда ей ждать защиты? Была с утра она у Чурайки, ан страшный Жом хотел отвести к отцу. Едва у волхва отбил её парень Кирька. Потом пошла она прятаться к Полусветью, и вдруг эти крики, набат… Вон Клыч загнал их в кусты. Теперь повстречался проклятый княжич…
- Не тронь меня, княжич! - сказала она с укором. - Всем сердцем молю: плыви без меня, не тронь…
Тот лживо ответил:
- Тебе я добра желаю. Помысли: отец тебя в Суздале, будто птаху, в клетку посадит да путами свяжет. А в Киеве ты на воле! Тебя я трогать не буду, клянусь душой…
Он цепко взял её за руку. Девушка с силой рванулась:
- Пусти… не тронь! Ростислав потянул её за собой:
- Садись со мною в ладью. Отъедем - тогда пущу…
Девушка вырвалась, отскочила.
- Нет… лучше себя зарежу!
Тогда по нетерпеливому знаку княжича отроки двинулись к Пересвете.
Кирька хотел закрыть её грудью, но ближний отрок выхватил нож, и парень отпрыгнул к взгорью.
За ним отбежала Любава.
Оставшись одна, Пересвета, бледная, упрямо стиснула зубы. Она достала спрятанный в платье маленький, острый кинжал и притихла, готовая ткнуть кинжалом любого, а прежде всего себя…
Ни она, ни Кирька с Любавой не видели, что сюда от нижней избы уже устремился Клыч. Но это увидел княжич. Увидел он ладьи, подобно стае больших лебедей вдруг выплывшие из-за крутого мыса совсем на виду холма. Увидели это и отроки и взглянули на княжича быстрым, всё понимающим взглядом.
Княжич, вздохнув, сказал:
- Прости меня, Пересвета, но время на речи нет. Беру я тебя в полон, на ножик острый полезу…
Он обратился к угрюмым слугам:
- Схватите, и в ту ладью!
Они осторожно, но быстро, со всех сторон пошли к Пересвете. Упрямо пятясь, не отрывая глаз от сильных, угрюмых слуг, она сквозь зубы спросила:
- Аль жизнь вам мою не жаль?
Отроки промолчали. И девушка с ужасом вдруг поняла их силу, свою беспомощность, безнадёжность расчётов на доброту. Она поняла, что теперь не успеет ударить их детским своим кинжалом, не сможет убить и себя: поедет в ладье на Киев.
От страха, от горя она в тоске закричала: