Юрий Долгорукий

Потом отец повелел:

- Тебе, Ростислав, поручаю большое дело. Я и Андрей идём на Торжок: оттоль Верхуслав с Никишкой Страшковым прислал добрые вести… Надо идти! И пока я с Андреем пойду в новгородские земли, где зря кичатся богатством своим бояре, ты быстро скачи на Москву-реку к строителю Симеону. Пошлю я с тобой обозы с зерном и рыбой, ино там людям, я чаю, до лета не хватит пищи. А главная речь не в том. Главная речь про то, что там тебе надо за всем приглядеть рачительными глазами. Люди там валят лес, расчищают холм, чтобы к весне всё готово было для дела. Один Симеон за всем не усмотрит. Да и не хватит у старого сил: хвор он и слаб, хоть разум его и светел…

Ростислав со злом отказался:

- Такое дело мне, мыслю я, лишь в обиду…

- Зачем же оно в обиду? - спросил, удивившись, князь. - Такое дело тебе во славу! Не только тебе - и мне…

- Иную ищу я славу! - угрюмо ответил княжич. - Хочу идти с тобой на Торжок, к новгородцам. Строителем быть не хочу, а хочу ещё раз сесть князем на «стол» новгородский… теперь - навечно!

Юрий нахмурил брови, но промолчал.

- Хочу быть отныне в силе да славе сам по себе! Хватит ходить слугой у отца в уделе! - начиная терять над собой разумную власть, добавил со злобой княжич. - Хочу быть первым с могучей ратью, а не жадным кощеем в мужицком хлебном обозе…

Побелев от гнева, князь Юрий внимательно пригляделся к сыну. Как знакомы были ему эти жадные, нерадивые руки! Как знал он эти глаза, горячие как уголья, и безрассудные, как огонь! Как ненавидел он эти сильные половецкие скулы и всё лицо, помятое пьяным буйством и тёмное от всегдашней злобы!

- Припомни, - сказал он сыну с той медленной, осторожной усмешкой, после которой всегда начинался стремительный натиск гнева, - припомни о том, Ростислав, что трижды сажал я тебя новгородским князем и трижды тебя оттоль изгоняли. От этого нет тебе славы, а нашему делу чести…

Но Ростислав заупрямился и угрюмо твердил одно:

- Хочу идти в Новгород с ратью. Сяду там князем. А если не хочешь, то отдай мне Димитров… а то и Владимир: и в них мне княжить - добро…

Князь, наконец, вскипел:

- Замолкни, безумный! Не то вместо рати выгоню в тати! Тебе я не дам ни Димитров и ни Владимир, ибо ты нерадив и беспутен!

- Таков уродился.

- Ложь изрекаешь об урожденье! А изрекаешь её потому, что в своём беспутстве задумал меня винить! Однако по твари - и харя: что ты посеял, то и пожни…

Ростислав закричал, прорвавшись:

- Меня-то, чай, ты посеял. Сам теперь жни… Князь в лютом гневе привстал с покрытой парчой дубовой скамьи. Теряя рассудок и в забытьи оскорбляя память первой жены-половчанки, он сказал Ростиславу глухо:

- Видно, не зря говорится: «Потому от козла и разит, что он дьяволом создан». И ты - от степного дьявола, бес поганый!

Андрей поспешно встал между князем и Ростиславом.

- Позволь не ему, а мне поехать к зодчему Симеону, - сказал он отцу, пожалев беспутного брата.

Но брат, издеваясь, крикнул:

- Быть хочешь святей святого? Ан, ведомо всем, что не к делу, а к девке туда спешишь: Настасья Кучкова тобой без памяти бредит…

Андрей, бледнея, схватился в гневе за меч. Ростислав с довольной усмешкой следил за ним, будто ждал: нельзя ли с братом скрестить мечи и хоть тем утолить своё злое сердце?

Но князь повелел:

- Не сметь! - и тяжело опустился на скрипнувшую скамью.

- Поедешь к зодчему завтра утром, - после молчания твёрдо сказал он княжичу Ростиславу. - Как я приказал, так будет. Едешь зодчему в помощь. Весной приеду - с одного тебя всё спрошу. Чего не будет там сделано, ты ответишь. Иди…

Ростислав, повернувшись, вышел.

- А ты собирайся со мной в поход, - так же твёрдо решил князь, взглянув на Андрея. Потом помягче добавил: - К Москве-реке мы поедем позже… от рати - прямо туда!

Сын благодарно взглянул на отца.

- Однако, - сказал, сердясь, Долгорукий, - боярыню ты забудь!

- Да я о ней и не помню! - спеша, перебил Андрей.

- Вот это и славно, - заметил князь. - То важно, что есть у боярина Кучки дочь Улита. О ней и помысли. А хочешь - о Пересвете, хотя я её Иванке наметил…

Князь мягко внушал:

- Московская вотчина нам нужна. Нужна не глупой корысти ради, а в укрепленье наших земель и всего удела. Как умру, то тебе, чай, удел оставлю. Поэтому и велю об Улите помыслить: не хочет боярин отдать свою землю по торгу - за дочерью, если не всё, то хоть часть отдаст!

Он встал и, будто коня, погладил статного сына по жаркой, гладкой спине.

- Иди же, Андрейша. Женю я тебя на Улите не сердца влюблённого ради, а важного дела для. Так делал князь Мономах, так буду делать и я. Поэтому если и помнишь дочь Суеслава Ростовского Анастасью, то с этих пор, как стала она боярыней, ты совсем её позабудь. А сердце своё смири: иные ему заботы…

Утром Ростислав, опухший после ночной попойки, томимый жаждой, кляня свою долю, тронулся в путь.

Пятнадцать суток спустя он пришёл с обозом к посёлку. В обозе были овчины для тех, кто стыл в лесу без одежды, плотникам - топоры, зерно и рыба - голодным.