Юрий Долгорукий

Зодчий кивнул: «Добро!» - и крепко захлопнул дверь.

Сыч и Конашка поспешно метнулись прочь.

Строитель суздальский Симеон не знал, конечно, что по указу боярина Сыч и Конашка давно уже ходят к волхвам с дарами - натравливать их на людей посёлка. Поэтому он только внимательно посмотрел им вслед, постоял минуту, прикинув по шуму шагов: кто мог ходить тут возле церковки? И не спеша пошёл к ночлежной княжьей избе, где жил он в малой каморке.

Тем временем около избы Полусветья Ермилка и Вторашка догнали Любаву.

- Ух, борзо же ты, Любавка, бежишь! - сказал Ермилка с завистливым восхищеньем. - Борзей, чем заяц! Едва догнали тебя с Вторашкой…

Тайно подумав: «Тут и не так побежишь!» - Любава прислушалась. Было тихо.

Должно быть, Сыч и Конашка ушли домой.

«Спасибо, зодчий их напугал, проклятых!» - подумала вновь Любава. А где-то в душе шевельнулось довольство: «Чего он, разбойник, во мне нашёл? Целовать меня вздумал…» Но тут же вспомнился ей Мирошка: добрый, курносый, щёки в первом пуху, глаза голубые. Вспомнился - будто позвал: «Я тут!» - и Любаве стало горько и стыдно. Она сердито плюнула в снег, крепко вытерла губы и ту щёку, по которой скользнули усы Сыча, сказала:

- У-у, бес проклятый! - и дёрнула дверь избы.

Глава XXI. СОВЕТЧИК

Не пей, чадо, двух чар за едину!

Ещё, чадо, не давай очам воли,

Не прельщайся, чадо, на добрых

красных жён,

Отеческие дочери!

Повесть о Горе-злосчастии

К исходу зимы в московский посёлок приехал из Суздаля Ростислав.

До этого с братом своим Андреем он без труда изгнал сторонников Изяслава из Мурома и Рязани: муромский князь Глеб Святославич, не ожидавший прихода Юрьевых войск во главе с Андреем и Ростиславом, бежал, не принявши боя. Вслед за ним, не успев приготовиться к битве, бежал с дружиной и Ростислав Ярославич Рязанский.

Они отступили на юг, в половецкие степи, лишившись своих уделов…

Но старший из суздальских княжичей - Ростислав - напрасно лелеял надежду стать князем хотя бы в одном из двух отвоёванных им и Андреем уделов: Юрий Владимирыч Долгорукий, узнав о победе своих сыновей, отозвал их домой, а на Рязано-Муромские уделы, объединив их в крупный княжеский «стол», посадил не княжича Ростислава, а дальнего родича своего - брата изгнанного из Мурома Глеба Святославича - Владимира. Так нужно было для дела.

Это озлобило княжича Ростислава: для него, тридцатидвухлетнего нерадивого пьяницы и ленивца, рязанский поход был последней возможностью обрести свой собственный «стол» и стать наконец независимым от отца, жить так, как давно хотелось.

А хотелось ему довольства и буйства. И князь Долгорукий об этом знал. Поэтому-то, подумав о судьбах близкой Рязани, он не внял влечениям своего отцовского сердца - в последний раз пожалеть беспутного Ростислава: иные замыслы были дороже. Не Ростислав, а князь из ветви Святослава Ольговича, союзника Юрия, сел князем в Рязани. И буйный княжич озлобился на отца всей кровью, всей злобой, как может озлобиться лишь безвольный, но неразумный, алчный и буйный сын на отцовскую строгую и разумную волю.

До этого много раз сажал Долгорукий сластолюбивого и беспечного Ростислава княжить в разных уделах.

Был Ростислав недолго в Чернигове и в Смоленске, но изгоняли его от себя черниговцы и смоляне. Был он трижды на славном «столе» новгородском при помощи силы и честного слова Юрия Долгорукого. Но избалованный, равнодушный к делам и нуждам уделов, он слишком любил предаваться лихим кутежам и буйству. И из трёх раз два раза само Новгородское вече изгоняло княжича прочь со «стола». А в третий раз, всего только год назад, выгнал буйного княжича Ростислава киевский князь Всеволод Ольгович, посадив на «стол» новгородский брата своей жены - Святополка Мстиславича…

Однако ни гнев отца, ни свои неудачи в больших делах не научили Ростислава разуму. Он продолжал беспечное буйство, надеясь в кровавых походах найти, наконец удачу. Но вот и Рязанский удел улетел из рук, по тайным замыслам князя. Ему, Ростиславу, достались одни лишь объедки, а «стол» и еда - другому. Опять перед ним - отцовская воля да постные будни в Суздале с надоевшей женой и детьми, у которых не будет почётной доли… чего тут ждать?

Размышляя об этом, Ростислав возвращался в Суздаль после похода со злобой и нетерпеньем. Ему хотелось сказать об обидах своих отцу, а потом - хоть в омут иль в монастырь монахом!

И он по дороге в Суздаль с усмешкой и злым презреньем следил за братом Андреем, когда тот молча ехал на белом коне впереди дружины. Со злобой следил он за ним и в тот час, когда в суздальской княжьей палате почтительно слушал Андрей отца, влюблённо глядя на князя Юрия умными, ясными глазами.

Ростислав не испытывал ни влюблённости, ни почтительности к отцу. Поэтому в те минуты, когда Андрей говорил с отцом почтительно, тихо или хватался за меч, когда отец поминал имена Изяслава или боярина Кучки, угрюмый княжич только презрительно усмехался и опускал голову.