Близилось 19 октября, день, назначенный для парадного открытия Лицея. Министром двора были разосланы приглашения сенаторам, членам Синода, министрам и прочим знатным людям: «В четверг сего 19 октября 1811 года, в 11 часов утра, в высочайшем его величества присутствии, имеет быть открытие Лицея в Царском Селе». Такие приглашения посланы были и родителям.
Стояла ранняя зима. Падал снег. Мчались сани по первопутку. Приезжающих встречал с поклоном швейцар в дворцовой ливрее. В актовом зале между колоннами находился стол, накрытый красным сукном с золотыми кистями. На столе лежала царская грамота, данная Лицею. Было все очень торжественно. В дворцовой церкви отслужили молебен. Духовенство окропило все помещение Лицея святой водой. По правую сторону парадного стола стояли в три ряда лицеисты. При них директор, инспектор и гувернеры. По левую сторону — профессора. Вся зала была уставлена рядами кресел для публики. Когда все приглашенные, среди которых был и Василий Львович, заняли свои места, граф Разумовский пригласил императора. Все встали. Император Александр I явился вместе с обеими императрицами: старой, его матерью, Марией Федоровной, и молодой, Елизаветой Алексеевной. Царь любезно поблагодарил все собрание и жестом руки пригласил всех сесть. Царская фамилия заняла кресла в первом ряду. Граф Разумовский сел возле царя.
Среди общей тишины выступил Мартынов и тонким, дребезжащим голосом, немного в нос, прочел манифест об учреждении Лицея и высочайше дарованную ему грамоту. К этому чтению он с глубоким поклоном присоединил несколько слов благодарности государю и его сиятельству графу Разумовскому. Низко поклонившись царю и министру, он занял место в зале.
После него робко выдвинулся на сцену директор Василий Федорович со свертком в руке. Бледный как смерть, он начал читать что-то, но что именно, нельзя было разобрать — так голос его был слаб и прерывист. Он лепетал довольно долго. Царь, чтобы не смущать оратора, старался показывать внимание и даже кивал в знак одобрения, но, видимо, не слышал и не слушал. А сидевшие в зале перешептывались или дремали, прислонившись к спинкам кресел. Малиновский, кончив свою речь, низко поклонился царю и, еле живой, возвратился на свое место.
И вдруг слушатели оживились. Те, что сидели прислонившись к спинкам кресел, теперь наклонились вперед, услышав внезапно чистый, звучный молодой голос нового оратора, выступившего с левой стороны стола из среды профессоров. Длинные волосы, свободные жесты — все напоминало немецкого студента недавно из Геттингена. Это был профессор Александр Петрович Куницын, только что выпущенный из передового немецкого университета.
— Что есть отечество? — говорил он. — Оно в согражданах наших. Тот любит отечество, кто радеет о пользе сограждан, кто самую жизнь не задумается отдать для блага общественного!
Слушает, иронически щурясь, император Александр. Внимательно глядит в лицо царя министр народного просвещения граф Разумовский. Прямо за царем — граф Аракчеев. Он вонзился глазами в оратора. Красный нос его висит над самым царским плечом. Пересказывает содержание речи один из сановников на ухо французскому посланнику — надменному графу Коленкуру.
Круто повернулся Куницын к мальчикам:
— К вам обращаюсь я, юные питомцы, будущие столпы отечества! Дорога чести и славы открыта перед вами. Вам, избранным сынам дворянства нашего, предназначены высшие должности в государстве и в воинстве. На какую бы ступень власти ни взошли бы вы в будущем, помните всегда: нет выше сана, чем священный сан гражданина!
Куницын направляется к мальчикам и становится среди них. Твердым взглядом смотрит прямо на Куницына Иван Пущин, и Куницын, продолжая, как бы обращается прямо к нему:
— Вы ли не будете приготовляться служить отечеству? Вы ли захотите смешаться с толпой людей обыкновенных, пресмыкающихся в неизвестности и поглощаемых ежедневно волнами забвения? Нет! Да не развратит мысль сия вашего воображения! Любовь к славе и к отечеству должна быть единственным вашим руководителем!
Речь Куницына производила странное впечатление. Это была не речь чиновника, преподавателя, а выступление оратора где-нибудь на собрании. Необычно было уже и то, что Куницын обращался не к начальству, не к педагогам, а прямо к мальчикам. Он говорил не за столом, а подошел к ним.
Торжество окончено. Вежливо улыбаясь, говорит граф Коленкур с императором Александром, хвалит речь Куницына:
— Oh, c’est du vrai classique![62]
— Поздравь его от меня с орденом святого Владимира.
Граф Разумовский говорит, склонив голову:
— Вы полагаете, ваше величество?
Император, усмехнувшись:
— Да, я полагаю необходимым поощрить молодого человека.
После окончания торжества царь пригласил обеих императриц осмотреть новое его заведение. Лицеистов между тем повели в столовую обедать, и они усердно принялись трудиться над супом с пирожками. Императрица-мать, Мария Федоровна, подошла к лицеисту Мясоедову, оперлась на его плечо, чтобы он не вставал, и спросила:
— Карош суп?
Тот сконфузился, поперхнулся пирожком и пробормотал, задохнувшись: