Иуда Искариот

 - Ты должен просить у меня прощения! Ты сильно обидел меня за правду! - не слыша Виктора, еще громче заговорил Фокин и тоже встал на не совсем твердых ногах.

 Куклин, уже однажды пострадавший во время их ссоры, отошел немного в сторону и уже издали стал примирять их:

 - Хватит, мужики. Оставьте свой разговор. Давайте еще по сотке за дружбу.

 - Нет!! – ужу почти кричал Фокин. – Я требую извинения! Вот, смотри эти фотографии! - он протянул фотографии Виктору.

 Виктор узнал Вику и профессора Лобова, и дата внизу – три дня назад. В тот день Вика пришла домой в 22.40, очень жаловалась, что устает, даже говорила, что, наверное, бросит учиться – очень тяжело. Виктор успокаивал ее, жалел, говорил, что нельзя столько заниматься. Даже ругал себя. Это из-за него Вика отстала от занятий. Руки Виктора дрожали, он плохо соображал.

 - Ты должен просить у меня прощения на коленях, - это были последние слова Фокина.

 Виктор даже не понял: толкнул он его или только махнул рукой в его сторону. Но нетвердо стоявшему на ногах Фокину, могло хватить и этого - он качнулся назад, перелетел через бордюр и исчез в черной бездне ночи.

 Фотографии выпали из рук Виктора. Он будто сразу прохмелел, бросился вниз по гремящей под его ногами железной лестнице. Куклин на четвереньках от страха, боясь даже встать на ноги, подполз, собрал все фотографии и спрятал их в боковой карман куртки. Затем взял дрожащей рукой начатую бутылку водки, выпил из горла несколько глотков и пополз к пожарной лестнице. Он тихо скулил от страха увиденного и от боязни высоты. «Господи, помоги мне, Господи, помоги…», – шептал он.

 Виктор подбежал к месту падения Фокина. Сторожа уже стояли возле него.

 - Господи! Не повезло-то как парню, и грунт здесь мягкий – мог переломаться и уцелеть, - прошептал старший сторож и перекрестился.

 - Значит, судьба его такая, - добавил сторож помоложе.

 - Нет, не судьба. Это я его толкнул, - проговорил побелевший Виктор. – Звоните в милицию.

 Фокин упал на спланированный грунт довольно мягкий, но попал на торчавшую из земли арматуру от бетонного столба. Штырь проткнул его грудь насквозь. Фокин даже не вскрикнул, наверное, так и не поняв, что это конец.

 Милиция приехала быстро. Забрали Виктора и Куклина, он только спустился вниз, шел, покачиваясь от пережитого страха и выпитого. Сторожей допросили в сторожке вагончика. Виктора привезли в райотдел. Всю дорогу он твердил:

 - Это я его толкнул. Я убил Фокина. Я предупреждал, не надо говорить о Вике плохо.

 В райотделе его сразу допросил следователь. Что говорил и что подписывал, Виктор не помнил. Он вообще плохо соображал. Только утверждал:

 - Это я его толкнул. Я убил Фокина.

 Потом пришел следователь из прокуратуры:

 - Петров, следователь прокуратуры, - представился он.

 И снова те же вопросы: фамилия, имя, отчество, где родился, где проживает.

 - Зачем Вы снова все это спрашиваете? – Виктор с наручниками на руках, в грязной окровавленной рубашке, он тоже поранил руку, наверное, о железные перила, когда спускался вниз. – Я же сказал. Я толкнул Игоря Фокина. Я его убил.

 - Существует уголовно-процессуальный кодекс, Виктор Иванович, - вежливо объяснил следователь прокуратуры. Он был очень вежливый, этот следователь, в отличие от следователя-милиционера. Он не кричал, не грубил, был тактичен и даже достал пачку «Опала», положил на стол перед Виктором.

 - Курите.

 Только к 3.00 часам ночи закончился допрос. Виктор от пережитых потрясений еле держался на ногах.

 - В камеру его, желательно в одиночку, - приказал следователь вошедшему сержанту, а следователю-милиционеру тихо добавил. – Отец его – Захаров Иван Егорович, партийный работник, лучше застраховаться от эксцессов, что с ним таким в камере могут сделать.

 «Наконец-то всё закончилось, - с облегчением подумал Виктор. – Скорее в камеру - спать, спать, спать».

 В дежурной части с его рук взяли отпечатки всех пальцев и ладони, намазав их предварительно черной краской. Милиционеры не спешили, это еще отняло почти час. Наконец, сержанты, дежурившие по КПЗ, посовещавшись, решили:

 - В пятую его, там один указник.

 И сержант, который привел Виктора от следователя, сказал ему:

 - Пошли на хату. Извини, брателла, одиночки свободной нет. Привыкай, теперь будет всё общее: и камера, и туалет.

 - Главное, чтоб не была общей задница, - с ухмылкой добавил второй сержант – здоровый детина с резиновой дубинкой в руках.

 Оба конвойных весело засмеялись над удачной, по их мнению, шуткой большого сержанта. Виктора подвели к железной двери с цифрой 5, нарисованной белой краской. Позвенев связкой ключей, маленький сержант открыл камеру:

 - Заходи, Витюшка, в дом родной.