Иуда

— Неужели всем им интересно, что скажут какие-то дикари с варварской планеты? — спросила тогда его Аша.

Мы — Аша, Леон, его близкая подруга Джейн и я — стояли в тени раскидистого дерева в стороне от амфитеатра, где перед тем проходила последняя встреча. Зихт с Иудой и остальными собрали вокруг себя группку людей у входа в амфитеатр и что-то оживленно обсуждали. Леон помолчал, глядя на Ашу как-то неопределенно, и медленно произнес:

— Прошу вас, никогда больше так не говорите, — поэт посмотрел на меня и снова перевел взгляд на Ашу. — Народ, в котором есть такие, как вы, готовые бороться до конца за лучшее будущее, за справедливость, за мир без угнетения, за равенство… готовые пройти через тюрьмы, пытки и быть убитыми… такой народ — не дикари, не варвары. Да, политическое устройство вашего мира — ужасно. Это — тот, увы, классический случай, когда капитализм перезрел, так и не уступив место следующей форме. Без внешнего вмешательства уже ничего не поделаешь… Слишком поздно. Но это не остановило вас… Борьба в восточном полушарии продолжается… Мы были поражены и восхищены отчаянной смелостью участников боевых бригад в колониях, их решимостью, волей… Я никогда не забуду, как впервые увидел восстание крестьян в одной из провинций на материке Ферех… как вооруженные инструментом для возделывания полей труженики шли против полиции… — он замолчал.

Повисло молчание. Джейн взяла Леона за руку и посмотрела на него, как мне показалось, желая утешить, успокоить. Мы с Ашей минуту наблюдали эту трогательную сцену, после чего Аша сказала:

— Обещаю вам, Леон, что больше никогда не повторю сказанного в присутствии вас или кого-либо другого из людей. — Она говорила серьезно, так, словно это была клятва. Думаю, так это и было. Такая уж она, Аша.

— Дикари, — сказал, наконец, поэт, — это капиталисты. Вот, кто — дикари. Неодикари, если угодно.

— Леон прав… — это сказал Иуда. Они с Зихтом только что подошли и услышали последние слова поэта. — Капиталисты это и есть самые настоящие неодикари. Если чванливые феодалы, обычно правящие в докапиталистический период, несмотря на всю их надменность и жестокость, являют собой отрицание варварства, порой доведенное до абсурда… тем не менее, у них есть твердая, пусть и примитивная, мораль, понятие «чести», рыцарские кодексы и обеты… то буржуазия олицетворяет отрицание всей этой романтики. Хотя… — Иуда запнулся, — пожалуй, «олицетворяет» — не самое удачное слово… Оно, все же, производное от «лицо»… — он сделал жест рукой, щелкнув «кисточкой», и закончил: — буржуазия, это — морда дикаря, получившего образование, хорошо одетого, сытого, имеющего власть.

— Точное определение, — заметила тогда Джейн, и подошедшие следом за Иудой Елена с Гаем поддержали ее согласными кивками (жест согласия и одобрения у людей).

— А как же наемные работники? — задал вопрос Зихт.

Взгляды собравшихся обратились к нему.

— Если буржуазия нравственно как бы отрицает знать феодалов, а те, надо полагать, исторически выступают противоположностью рабовладельцев, то и наемные рабочие должны, в нравственном смысле, быть отрицанием буржуазии…

— …но они не отрицают… — закончил за него Иуда.

— Да.

— И не должны. Пока не станут правящим классом. — Зихт вопросительно посмотрел на человека и тот объяснил: — Все дело в гегемонии. В том, какой класс является классом-гегемоном. Общество, в котором правят уроды — уродливое общество… и оно будет оставаться таковым до тех пор, пока уроды будут оставаться у руля. Крепостные крестьяне вряд ли были нравственнее своих феодалов, как и рабы вряд ли превосходили в благочестии своих господ…

— Некоторые даже мечтали сами стать рабовладельцами и иметь своих рабов…

— Так и есть, Елена… — согласился с замечанием женщины Иуда. — Так и есть. А крепостные и слуги мечтали о дворянстве… И история Земли, насколько мне известно, знает такие примеры, когда становились… — он посмотрел на Гая и тот согласно кивнул. — Так что, — продолжил Иуда, — ничего нет удивительного в том, что наиболее слабые, полностью подчинившиеся гегемонии буржуазии наемные рабочие мечтают стать капиталистами, чтобы самим эксплуатировать других. В этом и состоит суть гегемонии — в подчинении образа мысли. Раб должен считать себя рабом и втайне мечтать о господстве. Наемный раб должен усвоить принятую в капиталистическом обществе — в обществе гегемонии капиталистов — парадигму: нанимай или нанимайся.