Итоги № 50 (2012)

У входа в парадный подъезд вас встречают портреты... уж и не знаю, как сказать, то ли отцов-основателей, то ли мастеров, оставивших заметный след в истории этого театра. Я понимаю, при теперешней страсти к родословной очень хочется среди именитых предков числить самого Всеволода Эмильевича Мейерхольда, но, право дело, он действительно ставил в этом здании, однако ни о каком Театре Ермоловой тогда еще и речи не было. Если представлять публике бывших художественных руководителей, то почему не всех? Неужели, к примеру, Леонид Варпаховский не заслужил своего места в почетной галерее? Суеверие, конечно, дело личное, но меня смутил лик Владимира Андреева среди знатных покойников. Известно же, история сама расставляет всех по своим местам. Этот экскурс в былое, возможно, был бы излишним, если бы Меньшиков не настаивал, что будет продолжать традиции ермоловцев. Хорошие спектакли в истории этого театра были, большие артисты — тоже. А вот традиций, если не считать двенадцатилетнего периода Андрея Лобанова, не было. Потому-то так хотелось услышать от нового руководства внятную художественную программу вместо присяги на верность. Тем более что решительное снятие почти всего репертуара лишь подтверждало дипломатичность (читай лукавство) нового худрука.

Можно сколько угодно рассуждать вокруг да около, но о художественной программе, современности театрального мышления и собственно об обновлении говорят прежде всего спектакли. Премьера, которой театр открыл сезон, — «Самая большая маленькая драма», пока ни на какие перемены даже не намекает.

Пьесу по мотивам чеховского этюда «Лебединая песня» написал и поставил Родион Овчинников. Как драматург он обогатил классика отрывками из сочинений других классиков (Шекспира, Ростана, Крылова), связав эпизоды отсебятиной, часть которой явно родилась в процессе репетиций. Авторство одного из двух исполнителей — Валентина Гафта — легко угадывается. Вполне возможно, что и Владимир Андреев чем-то искрометно блеснул. О какой бы то ни было режиссуре речь вообще не идет. Как, впрочем, и о сценографическом образе — мусорном, иллюстративном и допотопном: когда входишь в зал, словно отступаешь назад через века.

А играют Гафт и Андреев блистательно, кто бы сомневался. Грустно, смешно и очень нежно. Подвыпивший трагик и трепетный суфлер могут бесконечно говорить о театре, меняясь ролями и впадая в воспоминания, потому что знают о нем все, как знают все оба эти больших артиста. Когда Светловидов репетирует с Никитой «Ворону и лисицу», ты понимаешь, что такое водевиль или национальная комедия. Когда Гафт в роли Роксаны подыгрывает Никите — Андрееву, возомнившему себя Сирано де Бержераком, ощущаешь дыхание трагедии. Зал аплодирует им стоя.

Только эти аплодисменты никакого отношения к обновлению театра не имеют. Такой антрепризный спектакль мог появиться и с тем же успехом идти на любой площадке.

Как говорит в таких случаях моя подруга: дальнейшее покажет будущее.

Открой личико!.. / Искусство и культура / Художественный дневник / Книга

Открой личико!..

/ Искусство и культура/ Художественный дневник/ Книга

В ММСИ на Гоголевском бульваре представлен проект Айдан Салаховой Fascinans and tremendum

 

Выставлены скульптуры восточных девушек в черных паранджах, которые белоснежными, почти прозрачными ручками ласкают разные объекты — фрукты, простыни, фаллически-продолговатые минареты. Тающая чувственность мрамора и жесткость экранирующего гранита объединяют в гремучую смесь три элемента: эротику, религию и романтический образ Востока. Эта смесь оказалась взрывоопасной, чего, впрочем, и следовало ожидать. Год назад на Венецианском биеннале произведения Айдан открывали азербайджанский павильон. Президент Азербайджана, осматривая экспозицию, пришел в ярость и потребовал удалить эти, по его мнению, подрывающие престиж страны произведения. Правда, осталось не до конца понятным, были ли работы Айдан цензурованы из-за сомнительности с точки зрения ислама, или же, наоборот, потому, что они, с точки зрения азербайджанского минкультуры, носили слишком выраженно исламский характер, или же просто потому, что были чересчур сексуальны. Думается, что именно ханжество азербайджанских чиновников советской закалки сыграло в запрете отнюдь не последнюю роль.