Итоги № 50 (2012)

— С Иванишвили вы давно знакомы?

— Года с 94-го. Мы тогда привозили в Москву «Кавказский меловой круг», «Макбет»... После окончания гастролей Бидзина позвал меня с артистами на дачу. Сказать, что мы стали близкими друзьями, не могу. Да, лет восемь назад он профинансировал ремонт Театра Руставели. Но Иванишвили очень многим помогал в Грузии и никогда не афишировал этого, наоборот — просил, чтобы его не называли. Это выглядело немного наивно, в республике знали, сколько делает Бидзина, тем не менее вслух имя не произносилось. Когда в октябре проводились парламентские выборы, я прилетел в Тбилиси, чтобы проголосовать, посмотреть, как все идет. Бидзина опять пригласил меня к себе. Как я понял, ему захотелось выговориться, излить душу перед человеком из другого мира. Все-таки вокруг него бизнесмены, политики, а я вращаюсь в иных сферах. Хотя режиссерам тоже нельзя слишком доверять, мы можем сразу все разболтать... Бидзина подробно рассказал мне о причинах, заставивших включиться в борьбу за власть. В этом большую роль сыграли его сыновья, убедившие отца, что надо вмешаться, спасать Грузию...

— Предложение вернуться в Театр Руставели он вам сделал?

— Бидзина спросил, готов ли я к такому шагу. В тот момент я не представлял себе ситуацию в театре и не дал четкого ответа, но стал вникать и решил попробовать. Написал об этом в Facebook, спьяну позволил лишнее в адрес управляющего театром, пришлось потом даже извиняться. Все спектакли, которые я ставил, формально сохранились в репертуаре, но игрались редко, нерегулярно. Помещение сдавалось в аренду, тут проходили съемки каких-то телешоу, репетировались мюзиклы, даже оперы, где главная роль отводилась фаворитке Саакашвили, эстрадной певице... Люди решили делать деньги.

— На вашей памяти, Роберт Робертович, бывало, чтобы зал театра пустовал?

— Нет, даже в самые тяжелые времена. Неправда, что музы молчат, когда говорят пушки. В начале девяностых проспект Руставели лежал в руинах, здание театра почти не отапливалось, зрители сидели в шубах, электричество часто отключалось. Помню, показывали «Доброго человека из Сезуана», и минут за пятнадцать до конца погас свет. Наш директор связался с коммунальщиками, ему ответили, что авария надолго, он поднялся на сцену и объявил: мол, надо расходиться, извините. Но у части публики оказались мощные фонарики, тогда в Тбилиси повсюду была темень, люди подошли к рампе и стали подсвечивать. Так и доиграли спектакль. В финале плакали все — и актеры, и зрители. Разное случалось за пятьдесят лет в театре...

— А нынешнее ваше возвращение не отдает реваншизмом?

— Да, со стороны может выглядеть именно так, хотя я не собираюсь никому мстить или сводить счеты. Психологически ситуация не слишком комфортна, поскольку в глазах людей теперь уже я ставленник новой власти. Но я-то знаю: это неправда. Мой дедушка был известным большевиком и давал рекомендацию Иосифу Сталину для вступления в партию. Революционный дух сидит во мне, передался с генами. Если Иванишвили и его команда начнут отходить от провозглашенного курса, молчать не стану. Речь ведь о будущем страны, о нравственности и порядочности. Такими вещами не шутят.

— Вам предлагали вступить в предвыборный блок Иванишвили?

— Звали, но я отказывался. На митинги приходил, в поддержку говорил, но от непосредственной политической работы я все-таки далек. Каждому свое.

— Когда Калягин узнал, что вы согласились вернуться в Театр Шота Руставели?

— После премьеры «Местечка» я собрался в Грузию, и Сан Саныч сказал: «Если на выборах победит Иванишвили и позовет обратно в худруки, не отказывайся. Но и от нас не уходи...» Мне и самому неловко оставлять «Et Сetera»: люди протянули руку помощи в трудную минуту.

— В Москве вы чувствовали себя дискомфортно?

— Ну почему? У меня много друзей, знакомых. Хотя, если честно, в последние месяцы почти не выходил из здания театра. В «Et Сetera» есть служебная квартира, в ней проводил все время. У меня даже нет теплого пальто. В магазине «Богатырь» продают такие чудовищные вещи, что не решился купить их. Сейчас наконец-то сшил в Тбилиси пальто на заказ, могу пройтись по улице, а в Москве прошлую зиму просидел в четырех стенах. Называл себя затворником. Актеры смеялись, говорили: «Хоть кислородом подыши». Я отвечал: «А где он тут у вас?»

— Наверное, и без грузинского вина страдали?